Воскресенье прошло очень скучно. Я получил письмо от поверенного сэра Персиваля Глайда. Он уведомлял меня, что ознакомился с копией анонимного письма, которую я отправил ему, сопроводив ее необходимыми пояснениями. Мисс Фэрли присоединилась к нам после полудня, бледная и подавленная, непохожая на саму себя. У нас состоялся небольшой разговор, и я осмелился коснуться деликатного вопроса о сэре Персивале. Она слушала меня молча. Она охотно поддерживала все другие темы разговора, но уклонилась от этой. Я начал сомневаться, уж не сожалеет ли она о своей помолвке, как это часто случается с молодыми леди, к которым сожаление приходит в самый последний момент.
В понедельник приехал сэр Персиваль Глайд.
Он показался мне очень привлекательным мужчиной и внешностью, и манерами. Он выглядел несколько старше, чем я ожидал; небольшие залысины надо лбом, довольно изможденное лицо, однако он был подвижен и весел, словно юноша. Мисс Холкомб он встретил с восхитительной сердечностью и непринужденностью, а когда она представила ему меня, он заговорил со мной так любезно, что мы тотчас сошлись, как старые друзья. Мисс Фэрли не было с нами, когда он приехал, но она вошла в комнату через десять минут. Сэр Персиваль встал и поздоровался с ней с совершеннейшей грацией. Его очевидная озабоченность плохим самочувствием молодой девушки, вызванная переменой в ее внешности, была высказана им с нежностью и уважением, необыкновенная деликатность в его голосе, тоне и обращении в равной степени делала честь как его воспитанию, так и его здравому смыслу. В свете всего вышесказанного я был несколько удивлен, что мисс Фэрли чувствовала себя в его обществе смущенно и скованно и воспользовалась первой же возможностью уйти из комнаты. Сэр Персиваль, казалось, не заметил ни ее сдержанного приема, ни ее поспешного бегства. Он не навязывал своего внимания мисс Фэрли, пока та оставалась с нами, и не смутил мисс Холкомб ни единым замечанием по поводу ее ухода. Его такт и манеры оставались на высоте как в этом, так и во всех других случаях во все время его пребывания в Лиммеридже.
Как только мисс Фэрли покинула комнату, сэр Персиваль тотчас сам начал разговор об анонимном письме, избавив нас от смущения подступиться к столь щекотливому вопросу. По пути из Хэмпшира он останавливался в Лондоне, видел своего поверенного, прочел отосланные тому документы и поспешил в Камберленд, желая как можно скорее предоставить нам самое полное разъяснение, какое только возможно дать при помощи слов. Услышав это, я протянул ему оригинал письма. Он поблагодарил меня, но даже не захотел взглянуть на него, ссылаясь на то, что видел копию и готов оставить оригинал в наших руках.
Сделанное им объяснение было столь очевидно и удовлетворительно, как я того и ожидал.
Миссис Кэтерик, сообщил он нам, в прошлом проявила преданность и оказала много услуг членам семьи сэра Персиваля и ему самому, в силу чего он чувствовал себя в долгу перед ней. Она была несчастна вдвойне, поскольку вышла замуж за человека, который в скором времени бросил ее, и имела дочь, чьи умственные способности были расстроены с самого юного возраста. Хотя после замужества миссис Кэтерик переехала в ту часть Хэмпшира, которая находилась очень далеко от поместья сэра Персиваля, он старался не терять ее из виду. Его дружеское расположение к бедной женщине многократно усилилось благодаря восхищению терпением и мужеством, с которыми та переносила все ниспосланные ей несчастья. С течением времени симптомы умственного расстройства ее несчастной дочери стали настолько очевидными, что необходимо было поручить девушку медицинскому попечению. Эту необходимость признавала сама миссис Кэтерик, однако в силу предрассудков, распространенных в ее сословии, не могла допустить, чтобы ее дочь, как простую нищенку, поместили в общественный сумасшедший дом. Сэр Персиваль отнесся к этому предрассудку с уважением, с каким он вообще относился к любому проявлению благородной независимости чувств в представителях всех классов общества, и решил выказать свою благодарность миссис Кэтерик за преданность интересам его семьи, взяв на себя расходы по содержанию ее дочери в одной заслуживающей доверия частной клинике. К огорчению ее матери и самого сэра Персиваля, несчастной девушке стало известно о его участии в этом деле, которого потребовали от сэра Персиваля обстоятельства, и прониклась к нему сильнейшей ненавистью и недоверием. Очевидно, к одному из проявлений этой неприязни, принимавшей у нее разные формы еще в сумасшедшем доме, следовало отнести и анонимное письмо, написанное несчастной после ее побега. Если его объяснения не кажутся мисс Холкомб и мистеру Гилмору, которые хорошо помнят содержание письма, убедительными или они пожелают ознакомиться с другими подробностями относительно частной клиники (адрес он упомянул, так же как и имена и адреса двух докторов, на основании заключений которых девушка была помещена в сумасшедший дом), он готов дать любые дополнительные разъяснения и пролить свет на любую неясность. Он исполнил свой долг в отношении несчастной девушки, поручив своему поверенному не жалеть никаких средств, дабы отыскать беглянку и вновь препоручить ее заботам докторов, и теперь больше всего желал бы исполнить свой долг по отношению к мисс Фэрли и ее родным так же прямодушно и честно.