«Побежать следом и дотронуться до меня»? Почему же не окликнуть? Странно, если не сказать более!
– Могу я довериться вам? – спросила незнакомка. – Ведь вы не думаете обо мне ничего худого, оттого что со мной случилось кое-что неприятное?..
Она замолчала в замешательстве, переложила сумочку из одной руки в другую и горько вздохнула.
Одиночество и беспомощность этой женщины тронули меня. Естественное побуждение помочь ей преодолело во мне здравый смысл, осторожность и светский такт, которые человек опытнее, благоразумнее и хладнокровнее меня непременно призвал бы к себе на помощь при таких странных обстоятельствах.
– Вы можете довериться мне целиком и полностью, – ответил я. – Если вам неприятно объяснять мне, почему вы оказались здесь, не возвращайтесь к этому предмету. Я не имею права требовать от вас объяснений. Скажите, чем я могу вам помочь, и я помогу, если это будет зависеть от меня.
– Вы очень добры, и я очень-очень рада, что встретилась с вами. – (Впервые я услышал нечто похожее на женскую нежность в голосе незнакомки, но в ее больших, устремленных на меня глазах не блеснула ни одна слезинка.) – Я была в Лондоне лишь однажды, – продолжала она все быстрее и быстрее, – и совсем не знаю дороги к нему с этой стороны. Можно ли нанять пролетку или какой-нибудь другой экипаж? Или уже слишком поздно? Я не знаю… Если бы вы могли указать мне, где я могу нанять карету, но обещайте не удерживать меня, когда я захочу оставить вас… В Лондоне у меня есть приятельница, которая будет рада принять меня… Больше мне ничего не нужно… Вы обещаете? – Незнакомка тревожно посмотрела на дорогу, снова переложила сумочку из одной руки в другую и повторила, устремив на меня взгляд, полный мольбы и отчаяния: – Вы обещаете? – Ее слова глубоко взволновали меня.
Что мне было делать? Передо мной стояла незнакомка, взывающая к моему состраданию, и эта незнакомка была в отчаянном положении. Поблизости ни дома, ни человека, с кем я мог бы посоветоваться, и притом никакое право на свете не давало мне власти над ней, если бы даже я знал, как употребить эту власть. Я пишу эти строки, не вполне доверяя самому себе: последующие события мрачной тенью ложатся на бумагу, на которой я пишу; но все-таки я повторяю: что мне было делать?
Я стал расспрашивать незнакомку, чтобы попытаться выиграть время.
– Уверены ли вы, что ваша приятельница в Лондоне примет вас в такой поздний час? – спросил я.
– Совершенно уверена. Но обещайте же, что вы позволите мне оставить вас, когда я того захочу, и не станете удерживать меня. Обещаете?
Повторив эти слова в третий раз, незнакомка подошла ко мне и с мягкой настойчивостью положила свою руку мне на грудь. Я отвел ее и почувствовал, что эта рука была холодна, даже в такую жаркую ночь. Не забудьте, я был молод, а рука, дотронувшаяся до меня, была рукой женщины.
– Вы обещаете? – повторила свой вопрос незнакомка.
– Да.
Одно слово! Такое короткое и такое привычное, срывающееся с губ любого человека ежечасно! О! Я и теперь еще дрожу, когда пишу эти строки.
Мы направились к Лондону, мы шли вместе в этот первый тихий час нового дня – я и эта женщина, чье имя, характер, прошлое, будущие намерения, даже само присутствие ее здесь, в эту минуту, были для меня непроницаемой тайной. Все происходящее казалось сном. Я ли это? Та ли это известная всем, ничем не примечательная дорога, по которой по воскресеньям прогуливается столько людей? Действительно ли не прошло и часа, как я покинул такой спокойный и такой уютный коттедж моей матушки? Я был слишком потрясен, душу бередило нечто похожее на упрек совести, несколько минут я никак не мог заговорить с моей странной спутницей.
И снова она первой прервала царившее между нами молчание.
– Я хочу спросить вас, – сказала она неожиданно, – у вас много знакомых в Лондоне?
– Да, много.
– Много знатных и титулованных людей?
В тоне, каким был задан этот странный вопрос, слышались недоверчивость и подозрение.
– Да, я знаком с некоторыми из них, – ответил я после минутного молчания.
– А много… – осеклась вдруг незнакомка и взглянула мне прямо в лицо, – много среди них баронетов?
Слишком удивленный, чтобы отвечать, я поинтересовался в свою очередь:
– Почему вы спрашиваете меня об этом?
– Видите ли, ради собственного спокойствия я надеюсь, что есть один баронет, которого вы не знаете.
– Вы скажете, как его зовут?
– Не могу… не смею… я забылась, когда упомянула о нем.