Выбрать главу
We turned a corner, and entered a long second passage, ascended a short flight of stairs at the end, crossed a small circular upper hall, and stopped in front of a door covered with dark baize. Мы снова вышли в коридор, завернули за угол, спустились на несколько ступенек, прошли небольшой холл и остановились перед обитой войлоком дверью. The servant opened this door, and led me on a few yards to a second; opened that also, and disclosed two curtains of pale sea-green silk hanging before us; raised one of them noiselessly; softly uttered the words, Слуга открыл ее, затем вторую, бесшумно распахнул две тяжелые портьеры из бледно-зеленого шелка, тихо проговорил: "Mr. Hartright," and left me. "Мистер Хартрайт" и оставил меня одного. I found myself in a large, lofty room, with a magnificent carved ceiling, and with a carpet over the floor, so thick and soft that it felt like piles of velvet under my feet. Я очутился в огромной роскошной комнате с прекрасным лепным потолком. На полу лежал такой пушистый, мягкий ковер, что мои ноги утонули в нем. One side of the room was occupied by a long book-case of some rare inlaid wood that was quite new to me. Вдоль одной из стен тянулся книжный шкаф из какого-то редчайшего дерева, с инкрустациями. It was not more than six feet high, and the top was adorned with statuettes in marble, ranged at regular distances one from the other. Он был невысок, и на нем были симметрично расставлены мраморные бюсты.
On the opposite side stood two antique cabinets; and between them, and above them, hung a picture of the Virgin and Child, protected by glass, and bearing Raphael's name on the gilt tablet at the bottom of the frame. У противоположной стены стояли две старинные горки, вверху, между ними, висела картина под стеклом - "Мадонна с младенцем"; на позолоченной табличке, прикрепленной к раме, было выгравировано имя Рафаэля.
On my right hand and on my left, as I stood inside the door, were chiffoniers and little stands in buhl and marquetterie, loaded with figures in Dresden china, with rare vases, ivory ornaments, and toys and curiosities that sparkled at all points with gold, silver, and precious stones. Справа и слева от меня стояли шифоньеры и небольшие столики мозаичной работы, отделанные бронзой, переполненные дрезденским фарфором, изделиями из слоновой кости, дорогими вазами и всевозможными редкостными безделушками. Все это сверкало серебром, золотом и драгоценными камнями.
At the lower end of the room, opposite to me, the windows were concealed and the sunlight was tempered by large blinds of the same pale sea-green colour as the curtains over the door. В глубине комнаты на окнах были занавеси из того же бледно-зеленого шелка, что и на дверях.
The light thus produced was deliciously soft, mysterious, and subdued; it fell equally upon all the objects in the room; it helped to intensify the deep silence, and the air of profound seclusion that possessed the place; and it surrounded, with an appropriate halo of repose, the solitary figure of the master of the house, leaning back, listlessly composed, in a large easy-chair, with a reading-easel fastened on one of its arms, and a little table on the other. Поэтому свет в комнате был очаровательно мягкий, рассеянный, неясный, он упоительно подчеркивал глубокую тишину и атмосферу полного уединения, царившую здесь, и окружал непроницаемым покоем хозяина дома, устало сидевшего в огромном мягком кресле. К одной ручке кресла был приделан маленький столик, к другой - подставка для книг.
If a man's personal appearance, when he is out of his dressing-room, and when he has passed forty, can be accepted as a safe guide to his time of life-which is more than doubtful-Mr. Fairlie's age, when I saw him, might have been reasonably computed at over fifty and under sixty years. Если по наружности человека, перешагнувшего за сорок и тщательно совершившего туалет, можно судить о его возрасте (в чем я сильно сомневаюсь), то мистеру Фэрли на вид было за пятьдесят.
His beardless face was thin, worn, and transparently pale, but not wrinkled; his nose was high and hooked; his eyes were of a dim greyish blue, large, prominent, and rather red round the rims of the eyelids; his hair was scanty, soft to look at, and of that light sandy colour which is the last to disclose its own changes towards grey. У него было выбритое, тонкое, усталое лицо, бледное до прозрачности, но без единой морщинки; крупный нос с горбинкой, большие бесцветные серые глаза навыкате, с покрасневшими веками, волосы редкие, мягкие, того рыжеватого оттенка, в котором так долго незаметна седина.
He was dressed in a dark frock-coat, of some substance much thinner than cloth, and in waistcoat and trousers of spotless white. На нем был черный сюртук из какой-то мягкой материи, жилет и панталоны сияли безукоризненной белизной.
His feet were effeminately small, and were clad in buff-coloured silk stockings, and little womanish bronze-leather slippers. Он был в светлых чулках, и его маленькие, как у женщины, ножки были обуты в туфельки из лаковой кожи под бронзу.
Two rings adorned his white delicate hands, the value of which even my inexperienced observation detected to be all but priceless. Два перстня такой баснословной ценности, что даже мой неискушенный взгляд понял это, украшали его тонкие, изнеженные пальцы.
Upon the whole, he had a frail, languidly-fretful, over-refined look-something singularly and unpleasantly delicate in its association with a man, and, at the same time, something which could by no possibility have looked natural and appropriate if it had been transferred to the personal appearance of a woman. Весь он выглядел чересчур хрупким, капризным, томно-нервическим и сверхутонченным, что неприятно и неестественно в мужчине, да и в женщине было бы отнюдь не привлекательно.