— Куда же? — уточнил я, поднимаясь на ноги.
— Обратно, на свалку. Вероятно, мы ещё сумеем их задержать!
— Думаю, смогу, — ответил я.
Комиссар пристально посмотрел на меня и вдруг предложил:
— Возможно, молодой господин из Англии хотел бы подождать немного или даже до завтра?
Его слова задели меня за живое, как он, скорее всего, и рассчитывал, так что я взвился, как ужаленный.
— Идём! Идём немедленно! Англичанин всегда готов выполнить свой долг!
Комиссар оказался славным малым, и к тому же проницательным; он добродушно похлопал меня по плечу.
— Brave garcon![19] Простите, но я знал, что лучше всего приведёт вас в чувство. Солдаты готовы. Идём!
Итак, выйдя из караульной и проследовав по длинному сводчатому коридору, мы ступили в ночь. В руках у нескольких солдат были мощные фонари. Миновав внутренние дворы и немного спустившись, мы прошли под широкой аркой и оказались на той самой дороге, которую я заметил, спасаясь от погони. Был отдан приказ перемещаться быстро, и солдаты наполовину шагом, наполовину бегом легко устремились вперёд. Я ощутил прилив свежих сил — такова разница между состояниями охотника и жертвы. Короткий переход привёл нас к низкому понтонному мосту через поток — мы, очевидно, находились совсем недалеко от места, где я переплывал его. Кто-то явно пытался повредить мост — все верёвки были перерезаны, перерубили даже одну из цепей. Я услышал, как офицер обратился к комиссару:
— Мы как раз вовремя! Ещё несколько минут, и они разрушили бы мост. Вперёд, быстрее! — и мы прибавили шагу.
Показался ещё один понтон через извилистую реку; приблизившись, мы услышали гулкие удары по металлу, свидетельствовавшие о новой попытке уничтожить переправу. Прозвучал приказ, солдаты подняли ружья.
— Огонь!
Пророкотал залп. Послышался сдавленный крик, и тёмные силуэты пропали. Своё дело бандиты, однако, сделали — прямо у нас на глазах дальний конец понтона едва не унесло течением. Возникла серьёзная задержка — потребовалось около часа, чтобы закрепить новые верёвки и сделать мост достаточно безопасным для переправы.
Погоня возобновилась. Мы всё быстрее и быстрее приближались к горам мусора.
Спустя какое-то время мы добрались до знакомого мне места. Нашим взорам открылись следы пожара: несколько тлеющих деревяшек ещё испускали красноватое свечение, но груда пепла уже остыла. Я узнал останки хибары и кучу, по которой карабкался, и глаза крыс, что всё ещё светились в дрожащем мерцании огней. Комиссар что-то сказал офицеру, и тот крикнул:
— Стой!
Солдаты получили приказ рассредоточиться и охранять площадку, мы же принялись разбирать завал. Комиссар поднимал обуглившиеся доски и мусор. Солдаты принимали поднятое и складывали в стороне. Внезапно комиссар отпрянул, затем наклонился и, снова выпрямившись, подозвал меня.
— Взгляните!
Зрелище было отвратительным. Под досками лицом вниз лежал скелет, принадлежавший, судя по очертаниям, женщине — старой женщине, судя по грубой поверхности костей. Между рёбер торчал длинный узкий кинжал, сделанный из ножа мясника; его острие вонзилось в самый позвоночник.
— По всей видимости, — сказал комиссар, вынимая записную книжку, — женщина упала на собственный кинжал. Крыс здесь полчища — посмотрите, в той куче костей блестят их глаза, а ещё заметьте, — я содрогнулся, когда он дотронулся ладонью до скелета, — что времени они не теряли: кости едва успели остыть!
Больше поблизости никого не оказалось — ни живого, ни мертвого; так что солдаты, выстроившись в колонну, вновь двинулись вперёд. Вскоре мы добрались до жилища, оборудованного в старом гардеробе. Приблизились. В пяти из шести отделений спали старики — спали они так крепко, что их не разбудил даже свет фонарей. Всё до единого были мрачными и седыми; белые усы выделялись на грубых, морщинистых, загорелых лицах.