Джон Верралл был достаточно благоразумен и не позволил тяжкой утрате помешать ему в выполнении долга. Было бы совершенно бесполезно и даже, более того, вредно удалиться от мира, пестуя свое одиночество. Как только похороны остались позади, он с новой энергией взялся за дела. Его вдовствующая сестра, жившая в городке, переехала к нему на недельку, чтобы разобрать вещи бедной Кэролайн. Но стоило ей намекнуть, что она не прочь была бы обосноваться тут навсегда, как мистер Верралл без колебаний отклонил ее предложение, поскольку она была из той породы женщин, которые, точно грипп, распространяют вокруг себя уныние.
— Очень любезно с твоей стороны. Эми, — сказал он, — и я, конечно, ценю твои добрые побуждения. Но никто не сможет стать мне таким другом, каким была Кэролайн. Лучше мне оставаться одному.
— Но как же хозяйство, эти нескончаемые мелочи, Джон, дорогой? — возразила она. — Ты не сможешь постоянно присматривать…
— Все будет в полном порядке, — твердо ответил Джон. — Харриет Кокс уже десять лет в доме и хорошо знает мои привычки. За ней не нужно присматривать.
Таким образом, миссис Рид вернулась в свой городок с новым платьем, принадлежавшим Кэролайн, кое-каким бельем и аметистовой брошью. Джон нашел, что Харриет Кокс замечательная экономка и устроила все как нельзя лучше. Она трудилась с куда большим рвением теперь, когда сама за все отвечала и никто ею не командовал; стряпня ее сделалась вкуснее, еженедельные расходы уменьшились, и весь дом так и заблестел чистотой и уютом.
Обширный участок сада за домом был вотчиной Кэролайн. Дважды в неделю приходил на пару часов садовник, чтобы помочь с тяжелой работой — вскопать землю и подстричь лужайку. Как-то вечером, прогуливаясь в саду перед ужином. Джон подумал, что следовало бы кое-что изменить здесь. Устроить бордюр из полевых цветов — выдумка Кэролайн. В глубине стояла решетка, увитая жимолостью; тут были островки высоких круглоголовых маргариток, красной и белой валерианы, росли смолевка и вербейник, а впереди травы пониже — колокольчики, львиный зев, воловик. За ними она устроила декоративную каменную горку с травами вроде тех, что буйно разрастались в расщелинах стен. Остановившись перед этой каменной грудой. Джон Верралл почувствовал, как горло его сжалось от отвращения. Ее посадки не прижились; у них был жалкий, поникший вид, и нагромождения камней и шлака, среди которых они тянулись, казались скорее уродством, чем украшением. Джон подозвал человека, работавшего на огородных грядках за домом.
— Я хочу, чтобы вы убрали эти булыжники, — сказал он. — Можете начать прямо сегодня. Просто откатите камни в сторонку; это займет у вас не больше часа.
Взгляд его упал на бордюр из полевых цветов. Они тоже напоминали ему о прогулках Кэролайн через болота.
— Да, и бордюр хорошо бы убрать, — добавил он. — Скопище сорняков. Осенью мы все здесь засадим розами.
День выдался необыкновенно жаркий, и, как часто бывало в прохладе вечерних сумерек, клочья тумана начали подниматься над полями. Они висели совсем низко, и Джон Верралл, сидевший после ужина на террасе со своей трубкой, мог видеть верхушки замковых стен, четкими силуэтами выступающие в гаснущем сиянии заката. Какое-то время он читал вечернюю газету, затем, снова подняв глаза, заметил, что туман плотными волнами наплывает на сад. Какая-то фигура, неясно очерченная, склонилась к земле на самом краю бордюра из полевых цветов, как раз там, где была декоративная горка Кэролайн. Должно быть, уборка камней заняла у садовника гораздо больше времени, чем он предполагал. Джон встал, так как становилось прохладно, и вошел в дом. Харриет Кокс как раз вносила в гостиную поднос с виски и содовой и, заперев дом, вернулась, чтобы сыграть в безик, в который они часто играли с хозяином перед сном. Она на удивление быстро освоила правила игры, и время, таким образом, проходило очень приятно.
Кэролайн абсолютно ничего не смыслила в картах. Она предпочитала сидеть у лампы и что-нибудь вязать или вышивать, и вечера проходили томительно скучно. Джон не особенно любил читать, позевывая над книгой, он то и дело поглядывал на нее, желая, чтобы она ушла наконец в свою спальню. Некоторые ее привычки раздражали его, но он находил тайное удовольствие, подмечая их: жеманная манера проводить кончиком языка по верхней губе, а потом слегка приоткрывать рот, короткие пощелкивающие звуки — из-за зубного протеза, подогнанного не слишком удачно.
Вез сомнения, вечера теперь стали куда веселее благодаря партиям в безик с Харриет, статной, миловидной женщиной лет тридцати. Ее глаза искрились весельем и смехом, когда она веером выкладывала на стол карты одной масти или четыре туза.
— Двести пятьдесят, — радостно воскликнула она. — да еще прежние сто. Ну и везет же мне сегодня!
Радостное восклицание прервал резко дребезжащий электрический звонок.
— Наверно, у входной двери, — сказала Харриет и заторопилась открывать. Джон услышал скрежет отодвигаемых засовов и щелканье ключа в замке. Потом стало тихо, вскоре входная дверь снова закрылась, и Харриет вернулась в комнату.
— Удивительное дело, мистер Верралл. Никого. Я осмотрела дорогу в оба конца, да еще сходила к заднему ходу на всякий случай. Сейчас загляну в кухню, проверю индикатор, тогда мы узнаем, что это был за звонок.
— Вовсе это и не входная дверь, — сообщила она, вернувшись в комнату. — Звонок был из комнаты хозяйки, диск все еще раскачивался. Что-то там, видно, не в порядке; вот и вчера было то же самое. Завтра посмотрю, в чем дело. Мне снимать? Надо же! Как раз то, что я хотела!..
Джон плохо спал этой ночью, но в конце концов задремал. Его разбудил негромкий стук в дверь. Шотландский терьер тоже проснулся от стука, явно ему не понравившегося, так как он выскочил из своей корзинки и яростно залаял. Джон зажег свет, поднялся и выглянул за дверь. Свет падал прямо на лестничную площадку, там никого не было. Что-то коснулось рукава его пижамной куртки. Или это ему показалось? Он посмеялся над собой за минутный страх. Видимо, просто сквозняк, потянувший снизу от лестницы. Но Патси не успокоилась; вместо того, чтобы вернуться в корзину, она поскуливала у двери, требуя, чтобы ее выпустили. Капризная маленькая леди, вечно настаивавшая на своем. Джон снова поднялся с постели и услышал, как она пробежала по лестнице к своей любимой циновке в холле.
Эти ночные страхи съежились на следующее утро до подобающей им ничтожности, и мистер Верралл вспоминал о них как об обрывках какого-то кошмарного сна. Он отправился в город, чтобы председательствовать в городском суде, и обнаружил там довольно-таки длинный список дел. Большинство из них были самыми обычными: езда на автомобилях и мотоциклах с просроченными правами или без положенных сигнальных огней; два маленьких мальчика обвинялись в поломке ограждения, недавно возведенного на вершине лестницы в замке. Видели, как они подобрались почти к самому роковому краю, а внизу, на земле, лежали сломанные части ограждения. Но никаких явных улик против мальчиков не было, и суд закрыл дело. Джон Верралл, как обычно во время слушания, что-то рассеянно чертил на листе бумаги, лежавшем перед ним на столе, и вдруг заметил, к своему удивлению, что делал наброски лестницы, ведущей вверх, куда-то в пространство, и затем обрывающейся.
Позже он встретился с городским землемером по поводу проекта нового ограждения и сказал ему, что оно должно быть восстановлено немедленно. Следовало сделать его гораздо более прочным и зацементировать в каменную кладку стены. Очень опасное место, ужасно, если произойдет еще одна трагедия.
Вернувшись домой, Джон увидел, что садовник выполнил его просьбу. Булыжники декоративной горки были свалены за сарайчиком для инструментов, а бордюр с полевыми цветами заново перепахан. Глупо со стороны Кэролайн притащить в сад то, что было частью полей и живых изгородей, и он с удовлетворением смотрел на пустую грядку и разрушенную горку, напоминавшие ему о Кэролайн каким-то особенным, глубинным образом, С их исчезновением словно какой-то уголок его сознания очистился для новых и более декоративных насаждений. Как постарела жена за последний год, каким удручающим и тягостным было для него ее присутствие…