Сонное озеро с тихим чавканьем обсасывало грязевые берега, как будто находя приятным вкус сырой глины. Чудовищный рак размером с омара выбрался на башенку из засохшей грязи над своей норой и замер там, закованный в броню часовой на посту.
Замелькали туда-сюда над верхушками деревьев козодои. Упитанная ондатра плыла, высоко подняв голову, но спешно метнулась в сторону, завидев змею щитомордника, медленно и вяло петляющую по волнам, такую толстую и раздутую от летнего яда, что походила на огромную безногую ящерицу. Прямо над головою у каждого из поджидающих убийц вился маленький, плотный, похожий на воздушного змея рой мошкары.
Ещё немного погодя из леса за домом с мешком через плечо быстрой походкой вышел Рыбоголов.
На мгновение сумеречный свет осветил его уродства, но затем его поглотило тёмное нутро хижины.
Солнце уже почти село. Лишь красный краешек его выглядывал из-за деревьев у озера, и на землю легли длинные тени. Где-то вдали плавали и резвились большие сомы, и громкие всплески, когда их скользкие тела выбрасывались вверх и снова падали в воду, единым хором доносились до берега.
Но скрытые зелёной листвой братья не обращали внимания ни на что, кроме цели — нервы их были натянуты, как струны, а сердца полнились решимостью. Джоэль аккуратно просунул два ствола ружья сквозь заросли, уперев приклад в плечо и ласково поглаживая пальцами спусковые крючки. Джейк крепко вцепился в стебель дикого винограда и притянул лодку к дереву, чтобы та не колыхалась на волнах.
Ещё чуть-чуть — и всё будет кончено!
Дверь хижины отворилась, и Рыбоголов спустился по узкой дорожке к озеру и устремлявшемуся прочь от берега бревну.
На нём не было ни обуви, ни шляпы, расстёгнутая хлопковая рубашка открывала взгляду жёлтые шею и грудь, джинсовые брюки держались с помощью затянутой на поясе бечёвки.
Хваткие растопыренные пальцы на широких, искривлённых ступнях Рыбоголова цеплялись за гладкий, шаткий, то и дело ныряющий древесный ствол, пока он не дошёл до самого края и не застыл, дыша полной грудью, подняв лицо без подбородка, в позе хозяина и владыки.
И тут его взор зацепился за нечто, что другой бы упустил — круглые дула двустволки и направленный взгляд блестящих глаз Джоэля, целившегося в него из сплетения зелёных ветвей! В тот же миг, буквально за доли секунды, словно ослепительной вспышкой, к Рыбоголову пришло понимание, и, запрокинув голову ещё выше, он раскрыл широкий, бесформенный рот, и над озером разнёсся его жуткий раскатистый крик.
И были в этом крике пронзительный хохот гагары, надтреснутое мычание жабы, лай собаки — в нём сошлись воедино все ночные звуки озера. Но были в нём также и прощание, и протест, и призыв!
И вот грянул ревущий выстрел двустволки!
Выпущенный с двадцати ярдов двойной заряд разорвал в клочья горло Рыбоголова. Он повалился вперёд, цепляясь за бревно, тело его забилось в конвульсиях, ноги задёргались в стороны, как у проткнутой лягушки; плечи его стали то горбились, то распрямлялись от спазмов, пока жизнь стремительным горячим потоком утекала прочь.
Голова его приподнялась между сведёнными судорогой плечами, и Рыбоголов взглянул прямо в глаза убийце, но затем кровь хлынула из его рта и, даже в смерти настолько же рыба, насколько человек, он соскользнул головой вперёд с бревна и медленно, с вытянутыми конечностями, пошёл ко дну.
В середине красноватого пятна, расплывающегося на кофейной воде, один за другим стали подниматься и лопаться пузыри.
Скованные ужасом от своего поступка, братья безмолвно наблюдали за происходящим, а в неустойчивое, от отдачи ружья утратившее равновесие каноэ через планшир хлестала вода; вдруг от сильного удара снизу по качающемуся дну лодка перевернулась, и оба оказались в озере.
Доплыть до берега не составило бы труда, а до ствола упавшего дерева было и вовсе рукой подать. Джоэль, все ещё крепко сжимавший ружьё, направился к дереву и достиг его одним гребком. Перебросив руку через бревно, он прижался к нему, поднимая брызги в попытках стряхнуть воду с лица.
Что-то схватило его — какая-то мощная, мускулистая, невидимая тварь вцепилась ему в бедро и со всей силы сдавила плоть!
Джоэль не издал ни звука, лишь глаза его вылезли из орбит, рот скривился в агонии, а пальцы крюками впились в кору на стволе. Медленно и верно, уверенными рывками, его неодолимо тянуло вниз, и, погружаясь в воду, он оторвал ногтями четыре белые полоски древесной коры. Сначала ушёл под воду его рот, потом — выпученные глаза, потом — растрёпанные волосы, и, наконец, скрюченная, судорожно цепляющаяся за бревно рука. Джоэлю настал конец.
Судьба Джейка была ещё более лютой, потому что он прожил дольше — достаточно долго, чтобы увидеть смерть Джоэля. Он наблюдал за всем сквозь пелену воды, стекавшей по лицу, и отчаянным усилием всего тела буквально навалился на бревно и выбросил ноги высоко в воздух, чтобы уберечь их от неведомой опасности. Однако он сделал это слишком резко, и его лицо и грудь окунулись в озеро с другой стороны.
Как только он коснулся воды, из глубин поднялась чёрная, плоская, вымазанная тиной голова громадной рыбы с ощетинившимися усами и блестящими бесцветными глазами. Огромные острые зубы сомкнулись на фланелевой рубашке Джейка. В панике попытавшись ударить рыбу, он наткнулся на ядовитый плавник, и, в отличие от Джоэля, пропал из виду с диким воплем, шумом и всплесками, так что стебли кукурузы на воде ещё некоторое время кружились в маленьком водовороте.
Водоворотик вскоре исчез, уступив место расходящимся во все стороны кругам, кукурузные стебли перестали кружиться и снова замерли, и только всё новые и новые ночные звуки нарушали тишину в устье рукава.
Все три трупа вынесло на берег в тот же день и примерно в том же месте. Кроме зияющей раны там, где шея переходит в грудь, повреждений на теле Рыбоголова не было.
Что же до тел Бакстеров, они были так обезображены и изувечены, что рилфутцы похоронили их вместе на берегу, так и не разобравшись, которое из них принадлежало Джейку, а которое — Джоэлю.
Уильям Хоуп Ходжсон
МОРСКАЯ НЕВЕСТА
Вот он, этот проклятый остров! — старый китобой, положив руку на плечо моего друга Тренхарна, протянул вторую в сторону горизонта. — Смотрите, вон там, за Соловьиным островом! Мореходы называют этот клочок скалистой суши Миражом, а на картах он носит гораздо более прозаическое название Среднего острова. Через некоторое время вы сможете разглядеть остров полностью, вместе с бухтой. Правда, я не берусь гарантировать, что яхта все еще там. Так что, в случае чего, не обессудьте!
Китобой сунул в бороду коротенькую глиняную трубку и дохнул на нас едким дымом. Не обращая на него внимания, мы с Тренхарном уже обшаривали скалы Миража линзами биноклей. Картина была безрадостной — глазу не на чем остановиться. А дальше, совсем уже на горизонте, виднелись другие мрачные скалы, — остров Тристан, самый крупный в архипелаге Да Кунья, утопал там в дымке тумана. Но нас не интересовали ни Тристан, ни Соловьиный.
Легкий бриз полоскал паруса, и наша шхуна скользила к конечной цели путешествия, в акваторию Миража. Я оглянулся на своего друга и заметил на его лице маску откровенного нетерпения. Стоит ли еще в бухте Среднего острова покинутое экипажем судно «Счастливчик», на котором плыла его невеста? Шесть долгих месяцев Тренхарн ожидал хоть каких-нибудь вестей о «Счастливчике», так и не дошедшем тогда до Австралии. Мой друг назначил большое вознаграждение за любые сведения об исчезнувшем судне. Награда досталась старому китобою, который и затащил нас в этот забытый богом и людьми архипелаг в южной части Атлантики, где он собственными глазами видел стоящий на якоре посреди тихой бухточки Среднего острова корабль, увезший в неизвестность будущую леди Тренхарн. На яхте не было ни одной живой души. Поиски на острове тоже не дали никаких результатов. Похоже было, что экипаж «Счастливчика» на берег не высаживался.
— Мы очень быстро убрались оттуда, — рассказывал китобой. — Моряки — народ суеверный.