Надгробие с призывом отомстить за убитую Гераклею из Делоса (100 г. до н. э.): «Я призываю бога, повелителя духов и всего живого, отомстить тем, кто коварно умертвил бедную, такую еще юную Гераклею, пусть убийцы и дети их также будут убиты или отравлены» (Бухарестский музей)
На древнеегипетских надгробиях часто изображались супружеские пары, которые вместе сидят за столом; этим выражалось их пожелание и в «вечности» продолжить совместную жизнь (по Эрнеману)
Надгробные надписи впервые появились у греков. Первоначально так назывались вообще надписи на памятниках; лишь незадолго до нашей эры получили распространение надгробные эпитафии, иногда поражающие своей простотой и глубиной чувства; перед исследователем они раскрывают едва ли не все области общественной и частной жизни. До нас дошло свыше ста тысяч греческих надгробных надписей, авторы которых вовсе не были так называемыми поэтами.
Даже если брак был совершен по расчету и ему не хватало любви, если сложность человеческой природы делала невозможной идеальную совместную жизнь, надписи, если они были свободны от шаблона и лицемерия, выражали хотя бы в какой-то мере взаимное уважение и признательность супругов. Трезвым реализмом дышит латинская эпитафия: «Наш брак не был счастливым, но не было у нас ненависти друг к другу. Никто в этом не виноват. Перед строгим судьей подземного мира мы надеемся на милостивый приговор». Другие мужья были счастливее и не стыдились открыто выразить свои настоящие чувства: «Прощай, Апнония Паула, редкостных достоинств супруга, которая тридцати трех лет вынуждена была уйти в мир иной, оставив своего мужа в страшном горе».
Мать и дочь на надгробии Гегесо. Дочь держит в руках шкатулку с украшениями и с выражением глубокой скорби смотрит на умершую мать (Национальный музей, Афины)
В 1950 году французский исследователь М. Дюрри опубликовал надпись на мраморной доске, которая относилась к 8 г. н. э. и которую он назвал «Хвала Турии». В ней 180 строк текста. Это поминальная речь знатного римлянина, посвященная его жене, умершей после сорока с лишним лет брака. Речь начинается сетованием на трудную жизнь этой женщины, затем сжато перечисляются ее достоинства, такие, как добродетельность, чистота, высокая нравственность. Супруг особо указывает на то, какой это редкий случай, когда в высшем слое общества многолетний брак прерывается смертью, а не разводом, как в те времена бывало чаще всего. Среди добродетелей женщины перечисляются почтение к богам, уважение к родителям, согласие с родственниками, стремление к добру и справедливости. Подчеркивается также усердие в домашней работе и скромность в повседневной жизни.
Надпись греческого врача Главка сообщает нам из глубин пространства и времени, что супруга его Пантея не только умела содержать в порядке дом. но и помогала ему в профессиональных делах и не уступала во врачебном искусстве: «Привет тебе, жена моя Пантея, от мужа, который пребывает в неизбывной скорби с тех пор, как пагубная смерть унесла тебя. Никогда еще богиня Гера не видала такой жены, равно прекрасной видом и разумом и нравственности великой. Ты твердо руководила домашней жизнью и, хоть была женщина, не уступала мне в искусстве. Здесь муж твой Главк поставил тебе это надгробие, и здесь он хочет покоиться сам. Как с одной лишь тобой по велению судьбы делил я брачное ложе, так могильная земля пусть укроет нас одним покрывалом».
Госпожа смерть или господин смерть
Египтяне считали покровительницей мертвых богиню Исиду, которая склоняется над землей, укутывает мертвых и оберегает их. как своего возлюбленного Осириса. «Это та же самая мать мертвых, которую христиане знают как мадонну, которая держит на своих коленях мертвого Христа, вновь к ней вернувшегося», — пишет английская ученая-египтолог В. Ионе. С древних времен люди считали, что между могилой и матерью существует внутренняя связь. Древнейшими гробницами служили пещеры, гроты, расщелины в скалах, то есть чрево матери-земли. Из тела земли человек вышел, и в него же он возвращается. Изначальная связь с матерью, от которой человек однажды оторвался, восстанавливается с его смертью.
Для многих народов древности смерть была матерью. которая вновь принимает в свое лоно жизнь, ею рожденную. Умереть значило для древних вернуться в «материнское лоно». Поэтому амореи, хурриты и другие народы, погребая своих покойников, придавали их телам позу скорчившегося зародыша — это было глубочайшее выражение чувства защищенности. Особенно наглядно выражает это чувство «Ригведа»: «Как мать прикрывает спящего сына краем своей одежды, так покрываешь его ты, о земля!»
Так же ощущал праматеринское начало И. В. Гёте. Во второй части «Фауста» Эмфорион, сын Фауста и Елены, падает после безрассудно смелой попытки полета, и «из глубины» доносятся его слова: «Не оставь меня, мать, одного в царстве мрака».
В греческой мифологии рождение и смерть представляют собой некое единство. Поэтому смерть там олицетворяет женщина. Существовало представление о женщинах-пряхах, которые прядут нить жизни, плетут из нее судьбу, вяжут узлы, а под конец обрезают. Их называли «мойры». Ф. Отто так описывает их в своей книге «Боги Греции»: «Звездные часы этих мойр — начало и конец, рождение и смерть, и еще третий час — свадьба. Вот три решающих момента в жизни женщины; богини судьбы всегда помогают при родах и покровительствуют бракам. Роды и смерть, равно как свадьба и смерть, — нет ничего важнее для женщины».
Чтобы увековечить свою незабвенную супругу, некий муж велел скульптору в 450 г. до н. э. изобразить на мраморном рельефе надгробия миф об Орфее, отнеся его к себе. В центре — умершая Эвридика, справа — Орфей с арфой, слева — Гермес, сопровождающий души (нынешнее местонахождение — вилла Альбани. Рим)
Это надгробие женщины, умершей при родах. Акушерка справа — одна из мойр (парок), которые прядут и обрезают нить жизни (Национальный музей. Афины)
С возвращением в землю завершается кругооборот бытия и должен начаться новый. Таким образом, смерть неотделима от жизни. Плутарх написал Аполлонию такие слова утешения: «Род смертных, подобно царству растений, движется постоянно по кругу. Одно расцветает для жизни, другое умирает, и его срезают». Сходную мысль выражает Филон Александрийский: «Всякий конец есть начало чего-то другого. Конец дня есть начало ночи, и наоборот. Если нам предстоит погибнуть. то верно мудрое изречение: «Ничто сущее не умирает. оно лишь является в новом облике».
Иудаизм, не признававший женских полубожеств, представлял смерть в образе мужчины. Это был мужчина с косой, кровожадное, ненасытное чудовище. Жители Палестины не могли представить себе смерть как тихое испускание духа, как мирный, успокоительный сон; для них это был немилосердный косарь, который косит свои жертвы целыми рядами. Это библейское представление о страшилище с косой сохранилось в Европе вплоть до средних веков.