Разрозненные сведения о повседневной жизни и отношениях в древнеиндийской семье начала I тысячелетия до н. э. можно получить, анализируя случайные сравнения, отдельные предания и термины. В ранних ведийских текстах жена обычно именовалась словом «джая» — «рождающая». Иной термин появляется в более поздних сочинениях — «бхарья» (букв., «та, которую надо кормить»). Индийская семья имела ярко выраженный патриархальный характер. Во главе ее стоял хозяин, муж, «кормилец» (бхартар). Жена включалась в обширную категорию младших членов семьи, домочадцев — их иногда называли дасабхарья (букв., «рабы и те. кого надо кормить»). Сами индийцы определяли домочадцев следующим образом: это все те, «кто едят пищу хозяина дома».
Как правило, семья не ограничивалась только родителями и детьми, и после свадьбы молодые не выделялись из хозяйства отца. Во всяком случае, в ведийской литературе есть сравнения с тем, «как свекор притесняет снох» и они «кричат от него». Встречается и рассуждение о том. что мужчине не следует пить крепкие напитки, ибо пьющий теряет всякий авторитет в глазах снох. Теоретически не было никаких ограничений многоженства. Мифы сообщают о десятках жен у богов и царей древности. Кроме того, в распоряжении состоятельных и знатных людей могли быть наложницы и рабыни из числа захваченной на войне добычи. Легендарные цари дарили своим приближенным не только золото, колесницы и скот, но и множество представительниц прекрасного пола. Правда, потомство от таких наложниц, видимо, могло быть признано законным. Во всяком случае, среди наиболее почитаемых в Индии мудрецов встречаются и такие, которые считаются детьми рабынь.
Есть основание полагать, что реально многоженство не было особенно распространенным явлением и мало кто из индийцев той эпохи мог себе позволить содержать несколько жен. В полигамной семье главной была старшая супруга. Именно она имеется в виду при описаниях семейных обрядов, совершаемых совместно с хозяином и хозяйкой дома. Для царя, впрочем, делается исключение — в царских ритуалах принимали участие четыре его жены.
Супружеская неверность женщины порицалась в весьма характерных выражениях: «Нехорошо поступает та. которая, будучи куплена мужем, живет с другими». Итак, измена воспринималась главным образом как нарушение собственнических прав мужа, «купившего» себе жену. Естественно, что, не будучи связана по происхождению с родом мужа, женщина, оставшаяся вдовой, не имела и никаких прав на наследство. В этом отношении она, как сказано в текстах, «хуже худшего из мужчин».
Более того, вероятно, она сама как бы подлежала наследованию после смерти мужа. Описание похоронной церемонии как в гимнах, так и в специальных ритуальных сочинениях содержит следующий любопытный эпизод. До возжигания огня жена ложилась на погребальный костер возле тела мужа и принадлежащего ему оружия и утвари. Затем «деверь либо другой человек, заменяющий ей мужа», или же престарелый раб побуждал ее встать и вернуться к миру живых. В этом обряде ясно выражено представление о том, что жена связана с мужем так же, как все принадлежавшее ему при жизни. Трудно сказать, отражает ли этот обряд более древний обычай сожжения вдовы на погребальном костре мужа. Во всяком случае, в основе засвидетельствованного позднее обычая самосожжения вдов лежал совершенно тот же круг представлений.
По-разному решается в науке вопрос о том. в каком смысле речь идет о «человеке, который заменит ей мужа». Так как поднять вдову с костра дозволено и «престарелому рабу», речь идет, очевидно, о замене мужа лишь в качестве кормильца. В то же время вовсе не исключено, что в древнейший период по обычаю левирата вдова просто переходила по наследству к деверю, становясь одной из его жен.
Богатый мир человеческих эмоций — любовных желаний, семейных привязанностей, родительских надежд — предстает перед нами в заговорах и заклинаниях, входящих в состав «Атхарваведы». Здесь юноша, стремящийся завоевать любовь девушки. произносит обращенный к ней заговор: «Пожелай же ты меня, я слаще чем мед». Молодой человек прокалывает изображение любимой, восклицая: «Пронзаю тебя в сердце стрелой Камы — бога любви». Древняя «присушка» гласит: «Как лиана дерево, обними меня. Засохни от любви по мне». Судя по этим текстам, несмотря ни на какие «патриархальные устои семьи», женщина ведет себя в любви не менее активно, чем мужчина. Она. например, выкапывает «приворотную траву» и ворожит над ней, читая заклинания: «Пусть он воспылает любовью ко мне. Сведи его с ума, о ветер» и т. п. Женщине принадлежат и заговоры от ревности: «Я выпускаю ревность, как горячий пар из мехов» — или такие, которые читаются ради торжества над соперницей: «Я — высшая среди высших, соперница— низшая среди низших».
Среди «семейных» заклинаний и описаний домашних ритуалов значительное место занимают такие, которые связаны с заботой о рождении детей. Специальный обряд совершался, например, ради благополучного зачатия. При этом произносились священные формулы, призванные обеспечить помощь богов: «Пусть зародыш положат боги, зародыш трав, зародыш деревьев, всего сущего»; «Как стрела в колчан пусть войдет герой»; «Да станешь ты коровой дойной» и т. д. Зачатие и рождение ребенка осмыслялись в кругу тех же представлений о культе плодородия, о которых говорилось выше. Для плодовитости на шею женщины вешали ветку дерева удумбара, плодоносящего трижды в году. Особо заботились о рождении мальчика — продолжателя рода. Для этого существовала специальная церемония, проводившаяся обычно на третьем месяце беременности. Женщине предлагали съесть ячменное зерно с двумя бобами и глоток простокваши. При этом она трижды повторяла слова: «Рождение мальчика». Во время брачной ночи молодой муж читал и специальную формулу на этот счет: «Пусть боги вложат девочку куда-нибудь еще, а сюда пусть вложат мальчика».
Беременная женщина считалась подверженной множеству опасностей, не столько естественных, сколько сверхъестественных. это заставляло прибегать к различным магическим средствам: в ноздри ей капали сок баньянового дерева, читали заклинания против злых демонов, стремившихся съесть зародыш или подменить его так, чтобы у женщины родилась лягушка, змея или черепаха. Описания так называемых «женских обрядов» составляют весьма существенную часть древнеиндийской ритуальной литературы. Как и в других обществах, именно женщины являлись хранительницами древних обычаев и поверий. Недаром сами мудрые брахманы рекомендовали во всех сложных случаях обращаться за советом и помощью к старым женщинам, знающим гораздо больше сказанного в книгах.
Некоторые, сохранившиеся в эпосе предания различных народов Индии повествуют о женщинах, спасших и прославивших род — отца или мужа. Достаточно вспомнить знаменитое сказание о Савитри, которая подчинила себе самого бога смерти Яму и вырвала из его рук своего мужа Сатьявана. При чтении легенды о Савитри бросается в глаза, что. несмотря на такие постоянные эпитеты, прилагаемые к ней, как «нежная, робкая, слабая», на самом деле эта женщина отличалась необычайным характером. Хотя муж по традиции и считался ее защитником, он в сложной ситуации терялся и плакал, значительно уступая жене по смелости, энергии и неукротимой силе духа.
Само имя Савитри является не чем иным, как женским вариантом имени бога-творца Савитара («Рождающего»), Не случайно от этой эпической героини и ее близких вело свою родословную известное индийское племя малавов. Сама Савитри, очевидно, принадлежит к типу особо почитаемых женщин-родоначальниц. Надо сказать, что вообще среди основателей царских родов или династий в индийских преданиях встречаются не только мужские, но и женские имена. Даже тогда, когда счет родства, несомненно, велся лишь по отцовской линии, героев нередко величали не только по отцу, но и по матери — как Каунтея (сына Кунти) или Шакунталея (сына Шакунталы). Позднейшая обработка эпоса не всегда могла уничтожить следы тех архаических традиций, согласно которым, по крайней мере у отдельных народов Индии, женщина играла более значительную общественную роль, нежели было принято в классический период — в начале нашей эры.