Ремельгас Светлана
Женщина в колодце
Во всякой истории о привидениях зримо или незримо присутствует смерть. Иногда она случается по воле самого призрака, если, оставшись, тот затаил злобу: ведь сказано не зря, что мертвые завидуют живым. Иногда - участвует лишь косвенно, как точка отсчета и начало новой жизни, полной временем и его же лишенной.
Случай, о котором я расскажу, и похож, и непохож на эти истории: смерть действительно стала в нем точкой отсчета, однако злобу затаил живой, и нельзя точно определить, какую роль в действительности сыграл каждый из участников. Я могу только догадываться - из того, что видел сам, а также того, что знал до и узнал после.
Но довольно слов.
Река, что течет через Мидуэй - не река даже, а ручей. Покинув пределы города, она еще долго петляет меж холмов, пока не впадает в озеро, первое из Больших Пяти. Окруженные лесом, они тянутся далеко, так далеко, что точно это известно лишь путешественникам да географам. Если что-то упадет в мидуэйский ручей, то, подхваченное его быстрыми водами, рано или поздно попадет в озера, чтобы там уже затеряться навсегда. Бутылка, брошенная Карлом Роша с берега тем утром, могла проделать такой путь. А может, она запуталась в прибрежном тростнике ниже по течению. Привлеченные блеском зеленого стекла, ее выловили дети, чтобы найти внутри две гильзы.
Если и так, они наверняка выбросили их.
В любом случае Карл Роша достиг своей цели: полиция ушла по ложному следу. За ней устремились и газеты. "Дело двух студентов" некоторое время еще держалось на первых полосах, а потом утонуло в непрерывном потоке свежих новостей. Летом Мидуэй пустел, людей манили Большие Пять. Свидетелей так и не нашлось, и вскоре газеты умолкли. А первым умолк сам господин Роша, но это не удивило никого. Для человека его характера произошедшее было оскорблением, причем двойным. Он вряд ли хотел об этом говорить. Он и обычно-то говорил мало.
Нельзя сказать, задумал Карл Роша все заранее, или события того вечера родились из импровизации. Он ведь владел музыкальным искусством, хоть и закончил в молодости математический факультет. Род же деятельности Карла Роша оставался скрыт от посторонних глаз. Говорили, он играет на бирже - но не так, как играют некоторые, движимые азартом и надеждой на успех, а просчитывая и перепросчитывая каждый вариант. Карл не был чистым теоретиком, и уж точно туман абстракций не застилал его взор. Возможно, потому что деньги, которые он заложил в фундамент своего капитала, принадлежали жене.
Та, конечно, и думать не помнила об этом. Так сказал бы любой, кто ее видел. Госпожа Алиса, яркая, как огонь, медно-рыжая, хоть в этом последнем и чувствовалось влияние хны. Искусственность ее не портила, совсем напротив, и Алиса шла по жизни легкой, подчас чересчур, походкой женщины, которая никогда не будет помнить своего возраста. Ей тогда, кажется, только исполнилось тридцать пять. На них она и выглядела, разве что чуть младше, потому что не умела ничего преуменьшать.
У них с господином Роша было двое детей: девяти и двенадцати лет. Старший учился в гимназии, младший - только поступил и вот-вот должен был покинуть Мидуэй. Тем летом госпожа Роша, которая иногда умела становиться очень практичной, предложила сдать часть опустевшего дома в аренду. Людям не шумным, конечно, и не разгульным. "Флигель теперь свободен", - сказала она, - "а осень здесь теплая. Наверняка найдутся любители тишины". Господин Роша лучше, чем кто-либо, знал, что они не нуждаются в деньгах, и видел за словами жены другой мотив. Он не любил выезжать, а она любила. Не неволила его больше, чем считала возможным, и оттого скучала. Из вины ли, или из расчета, Карл согласился на ее каприз.
В съемщики Алиса выбрала не пожилых компаньонок, которые предлагали больше, а двух студентов и даже уступила им сколько-то. Потому что дело и правда было не в деньгах. Срок заезда назначили через неделю, и за это время детские комнаты во флигеле закрыли, а гостевые спальни и кабинет приготовили к прибытию жильцов. Старый письменный стол господина Роша оказался очень кстати: его поставили в большой спальне у окна. Ведь квартиру студенты искали не просто так: весной оба они защищали магистерские работы и хотели сменить обстановку, чтобы их писать. Благо библиотеку Кана-Мелы от Мидуэя отделял всего час езды на автобусе.
Сложно было представить людей, меньше похожих на друзей. Обычно хоть один из пары оказывается болтлив, они же отличались молчаливостью оба. Никто не назвал бы их даже приятелями, глядя, как они идут через сад к особняку четы Роша: Лукас Немзокт, в белом льняном костюме и шляпе, светловолосый, тонкокостный, с лучистыми глазами за стеклами очков, и Марк Гран, коротко, по-военному стриженый, даже костюм чей наводил на мысли о форме. Может, всему виной была его походка: летние ботинки выбили дробь по ступеням крыльца, когда он поднялся навстречу хозяйке.
Госпожа Алиса с улыбкой приняла гостей. Она же проводила их в дом. Карл Роша вышел позже и ограничился кивком, но на юноше в белом ненадолго задержал взгляд. Так и начался тот месяц: под ясным предосенним небом, в витавшем вокруг запахе травы и яблочного сада.
Обед было решено подавать сначала хозяевам и только потом - гостям. Подавать в разных помещениях, потому что одним из условий аренды стояло, по возможности, невмешательство в чужую жизнь. Однако Алиса правил не любила, даже когда устанавливала их сама, а вскоре после обеда в их доме всегда пили чай. Она предложила в этот раз накрыть стол на веранде, чтобы хватило места всем, и студенты не решились отказать. Хоть в какой-то момент Алисе и показалось, что Марка ей придется убеждать.
Однако тот принял приглашение, а часом позже они с Лукасом спустились вниз. Думали, это будет один из редких соседских визитов вежливости, но вышло по-другому. Господин Роша вторую половину дня проводил за бумагами и предпочитал не отвлекаться, а если выходил, то ненадолго. Госпожа же Роша говорила за троих и умела зажигать глаза. Так получилось, что чаепитие стало традицией - в те дни, когда Алиса не была больше ничем занята.