Но она отстранилась.
— Нет, нет, не надо. Ты нарочно.
Он старался сдержать ее дрожь, крепко стиснув ее плечи, проходя пальцами по ее дрожащим рукам.
— Ты нарочно говоришь, чтобы я успокоилась. Ты опять лжешь. Ты научился у нее, у той. У нее все ложь. Я боюсь ее.
Она втянула голову в плечи, закинув ее назад.
— У нее глаза точно из синею стекла. Она хочет меня убить.
— Да успокойся же, — просил он. — Когда ты успокоишься, мы поговорим.
— Нет, теперь я уже не успокоюсь. Я пропала. Знаю это.
Она качала головой, продолжая откидывать назад затылок, точно его тянули косы.
— Я для тебя слишком глупа. Теперь тебе нужно умную.
Она глядела на него с растущим ужасом, точно перед нею вдруг обнажилось самое темное дно истины. Он обнимал ее плечи, а она сжималась больше и дальше, стараясь глубже уйти сама в себя. Может быть, она надеялась примириться с совершившимся. Это было бы самое лучшее. Все-таки она очень благоразумная женщина. Начинала расти надежда.
Он целовал ее руки.
В дверь осторожно постучали. Сусанночка вскочила с постели. Он подошел к двери и спросил удивленно:
— Кто?
Гавриил сделал маленькую щелку. Он манил его пальцем.
— Что случилось?
Пригнувшись, он сказал таинственно:
— Вера Николаевна… вас просят…
— Это она? — вскрикнула Сусанночка.
Он поразился быстрой переменой в ней.
— Ты должен ее принять. Сейчас же. Гавриил, просите в гостиную. Это ужасно: я вся заплаканная. Я хочу, чтобы ты принял ее в моем присутствии. Ведь ты не стыдишься меня?
XXV
Она торопливо мыла глаза над умывальником.
— Какое счастье! Я увижу вас вместе. О, ты можешь быть уверен, что я буду тактична. Ты же меня не знаешь, Нил. Я прожила до тебя большую и мучительную жизнь. Ты все считаешь меня девочкой. Ну пойдем. Во всяком случае, мы с тобой друзья? Да? И пожалуйста, не робей таким образом. Я хочу, чтобы ты смотрел ей гордо в лицо.
Она сжимала и перебирала по одному его пальцы.
— Вот так. Милый, неужели ты все-таки думаешь, что твое счастье для меня безразлично и я такая эгоистка? Я только думаю, что она тебя не любит.
В ее глазах Колышко читал сейчас что-то материнское. Это тронуло его, как неожиданность. Несчастный и виноватый, он целовал, согнувшись, ее руки. Его душили слезы, а она следила за ним, тихо лаская его глазами. Горе преобразило ее и сделало вдруг красивой особенной красотой, какой он не замечал раньше.
— Пойдем же и… прости меня, если можешь, — сказал он, сразу переходя с нею на ты.
Он еще не знал, что скажет Вере. Что значит этот ее внезапный визит? Просто порыв страсти? Или новый обдуманный шаг? В дверях он задержался, не зная, следует ли ему пропустить вперед Сусанночку.
— Ах, Боже мой, Нил, иди же! — крикнула она.
Колышко понял, что ему следует держаться откровеннее и проще. Вера поднялась к нему навстречу с диванчика, сломленная, каждая черточка ее лица, взгляд вытянутых в длинные щелки глаз, нервность движений выдавали боль. Она не рассчитывала здесь встретить Сусанночку. Вероятно, она приготовилась к сцене. Голову она, однако, держала, вытянув вперед и подавшись всем телом навстречу. Что-то до крайности сухое и гордое было в ее маленькой фигурке, говорившей: «Я никогда не падаю ни перед каким препятствием».
Что-то даже хищное и жуткое.
— Я не надеялась здесь встретить вас, — обратилась она к Сусанночке, вытягивая тонкие губы и выцеживая сквозь них слова небрежно и вместе значительно.
— Я бываю здесь иногда с сестрой, — сказала Сусанночка. — Зина сейчас за мной придет.
Она держалась просто и очаровательно.
— Я не помешаю вам своим присутствием? — спросила Сусанночка.
Просто и искренно она изучала ее глазами.
— Напротив, я вас прошу, — сказала Вера.
Она так вытягивала губы, что у нее вместо «прошу» выходило «прошю». Брови она поднимала устало и официально. Длинная серебряная сумочка у нее высоко болталась на звенящей цепочке. Колышко удивлялся той степени холодности, которую могло изобразить ее лицо. Оно говорило: «Ах, Боже мой! Зачем это? Зачем она здесь, эта нелепая и ненужная женщина? Я прошу ее удалить немедленно».
— Мой друг, — цедила она, — у вас сейчас гости. Я прошу вас назначить мне час, когда мы можем говорить о деле.
Глаза ее изобразили мгновенную лукавую игру. Тоненькие плечи передернулись. Она взяла серебряную цепочку в зубы, и усмешка так же мгновенно осветила лицо, как и сбежала с него.
Опять оно сделалось официально и скучно.