Теперь даже самые неприятные промахи Сусанночки казались ему только трогательными. Ее приезд с картонками вызывал в нем улыбку и колыхание слез в груди. Она так беспомощно, по-детски хваталась за его уходящую любовь.
Он взял ее картонки и чемодан и понес их в спальню. Раскрыл их, вынул белье и туалетные принадлежности и разместил их по ящикам, уютно разложил по углам. Очистил один столик специально под ее туалет, поставил на него зеркало. Платье аккуратно расправил в шкафу.
Ему хотелось верить, что Гавриил прав и она еще вернется. Может быть, всего на мгновение. Взял ее духи и попрыскал ими в комнате. Потом принялся ходить, ожидая.
Прозвонил телефон.
— Сусанночка у вас? — спросил официально-сдержанный голос Зины.
Встревоженный, он сказал, что нет.
— А что?
— Она только что была у меня… минут пятнадцать назад… и сказала, что отправляется к вам.
— Как я счастлив! — сказал он. — Неужели это правда? Я весь измучился. Где она была?
— Кажется, на кладбище у мамы.
Голос у Зины был скучный. Она сказала:
— Как я завидую вам, господа. Отчего меня никто никогда не любил и не полюбит? Вы — большие эгоисты, господа. В том числе и Сусанночка. Никто никогда не будет нигде справляться по телефону, жива ли я, пришла ли я. Вы — цари жизни. Но — вопрос: достойны ли вы вашего царства? Сусанночке я только что сказала, что она — дура, а вам скажу, что вы — канительный господин, тряпка, мешок. Сейчас вы во всем упрекаете Сусанночку, а, спрашивается, чего вы ждали?
Она захохотала. Он смеялся вместе с ней.
— Желаю вам приятно провести время! — крикнула она. — А я буду сидеть и локти у себя грызть. Хотя бы скорее начинались концерты в Сокольниках… Ну она сейчас к вам придет. Пожалуйста, не ссорьтесь, господа! Надоело. Спокойной ночи!
Она положила трубку. Колышко пожалел. Ему хотелось сказать ей еще раз, как он любит Сусанночку и как он счастлив. Промчавшаяся буря только освежила его чувства. Он уяснил себе самого себя.
Он тотчас же услал Гавриила за цветами и стал, беспокоясь, ждать. Сусанночка могла обмануть сестру. У нее столько капризов. Решения ее так неустойчивы и изменчивы. В глазах ее, ленивых и несообщительных, всегда столько мелькающих, неопределенных настроений. Он только привык к ней относиться слишком просто. Он был с нею груб и элементарен. Он попросту не замечал ее души. Он считал ее куклой, а она такой же сложный человек, как Вера Николаевна Симсон. Только она еще не овладела собою, как та.
Вспомнилась дерзкая, коварная, вымуштрованная мордочка Симсон. Как это было теперь далеко! Он даже удивился: неужели все это на самом деле было с ним, а не с кем-нибудь другим?
Разливалось ощущение теплоты и радости освобождения. Хотелось петь, делать гимнастические движения руками.
«Что это было со мной?» — задавал он себе вопрос и пожимал плечами.
Нарочно подошел к конкурсному проекту, отвернул тонкий, покрывавший сверху лист бумаги и долго смотрел. Закралось чувство стыда: точно он присвоил себе что-то из души этой неприятной женщины. Хотелось бы чем-то ей за это заплатить. Стоял и долго раздумывал. Тягостное чувство росло. Но ничего не мог придумать. Медленно закрыл проект бумагой, как закрывают кисеей лицо покойника.
Ему было приятно, что теперь над проектом работает исключительно Василий Сергеевич.
Какое странное чувство! Больше всего ему бы хотелось уничтожить этот проект и вовсе отказаться от конкурса. Но этого было сделать нельзя: мешало что-то такое, что было больше, чем он сам. Эта постройка, великолепная, стройная, как в целом, так и в отдельных частях, местами прямо изумительных (это он чувствовал беспристрастно как художник), останется навсегда памятником уродливых и, в сущности, болезненных отношений его к этой женщине. У искусства свои законы. Оно не подчиняется ничему. Оно идет странными зигзагами. Сусанночка, при всей его любви к ней, не вырвала у него из души ни одного яркого художественного воплощения. Для этого был нужен надлом, что-то запутанное и щемящее душу.
Он медленно отошел от стола. Ему неприятно было сознаться себе, что странная и неприятная женщина значила в его жизни больше, чем бы он хотел.
XXX
Гавриил принес цветы: белые нарциссы, желтые и красные, как кровь, тюльпаны. Это было чуть пестро, но ему понравилось. Сусанночка любила остроту. Ее душа влеклась к младенческим, ярким впечатлениям.