хотела, где муж оставляет беременную жену с «огромным пузом» одну, а сам
уезжает отдыхать с друзьями. Задав себе всё-таки вопрос (ибо я всегда любила
честность): «А любит ли мой муж меня так, как раньше?», я тут же осознала
ответ: «Нет, иначе бы не уехал один…»
Но… где-то в глубине моего Разума чей-то голос стал меня уговаривать, что,
во-первых, у нас будет ребёнок, а во-вторых, любовь почти у всех уходит, а
люди продолжают жить и дальше. Я соглашалась, пытаясь себя уговорить,
потому что знала на примере своего общения с большим количеством семейных
пар, что 90% семей так и живут. Но, по правде говоря, у меня это получалось не
очень убедительно, хотя я опять и опять повторяла, что хочу невозможного – с
точки зрения окружающего мира – жить в любви, понимании и доверии. И,
чтобы не переживать и не нервничать, я пыталась радоваться тому, что есть – я
беременна и на этот раз с ребёночком всё отлично, да и в семье с рождением
сына всё наладится. Мне, во всяком случае, так хотелось в это верить. Но не
всегда наши желания совпадают с действительностью. И вот как раз понимание,
которое я считала неотъемлемым в семье, у нас потихонечку исчезало. Ещё во
времена, когда мы похоронили нашу девочку, мне захотелось съездить в детский
дом, где обитали выжившие дети-даунята, ведь у них всегда целый букет
болезней сердца, и они часто умирают в детстве. Алекс был категорически
против этой идеи, но мне не запрещал. И на том – спасибо.
– Мы оба работаем, я не бедный человек, так что ты можешь себе позволить
помогать детскому дому, если тебе так будет легче прийти в себя, – сказал он
мне, за что я действительно ему благодарна.
Но любые мои попытки рассказать о моих поездках он пресекал на корню. В
теперешнем моём состоянии ума и Души я понимаю, что Алекс просто не хотел
напоминания о том, что он, такой красивый, умный, здоровый, «родил» больного
ребёнка… А тогда мне стало казаться, что муж – чёрствый и холодный человек,
которому не интересны чужие беды и проблемы. И это, конечно, тоже не
способствовало полному доверию и пониманию в нашей семье. Трещина в
отношениях ведь не появляется внезапно, но кто-то терпит и побои, и унижения,
а кому-то достаточно просто стать абсолютно чужими, чтобы разбежаться в
новые жизни.
Пару словечек скажу о моих посещениях детского дома. Безусловно, не буду
врать, поначалу я была в шоке. Эти бедные дети, за редким исключением, не
могли говорить, только что-то нечленораздельно мычали – то есть об адаптации
в социуме можно было бы говорить лишь условно, и то лишь для тех, у кого
27
была очень лёгкая степень болезни. Дети-дауны в старших группах, куда я
заходила, вели себя очень агрессивно, дрались между собой, были очень полные,
так как не умели контролировать свой аппетит и очень много ели, но всё же они
меня узнавали и радовались, когда я приходила. А вот детки 3-4 лет были ещё
настолько открыты и веселы, что «облепливали» меня как виноградинки, и
радостно смотрели своими косыми глазами даунят. Поэтому я очень привязалась
к этой младшей группе и подружилась с её воспитателями – они были очень
рады и моему участию, и моей материальной помощи, потому что в детских
домах в те времена было недостаточное, я бы сказала «остаточное»,
финансирование, и деткам банально не хватало даже туалетной бумаги, зубной
пасты, памперсов и мыла, не говоря уже об одежде и обуви. Алекс, как я уже
говорила, был не против моей помощи, но когда я рассказала ему о том, что
воспитатели в курсе нашей истории – его гневу, казалось, не было предела.
Он орал:
– Как ты посмела рассказать об этом чужим людям? А если все узнают?
Только после этой фразы до меня окончательно «дошло», что его бедная
уязвленная гордыня с трудом переживала то, что от него родился такой больной
ребёнок. И хотя я рассказывала ему о том, что в детдоме – в группе, куда я езжу,
нет ни одного ребёнка от алкоголиков, а есть сын дипломатов, дочь академика,
сын преподавателей института, дочь архитектора и воспитательницы, а также
говорила о том, что болезнь Дауна не связана с родителями напрямую, а скорее
всего, как говорят врачи, всё это – последствия Чернобыля, Алекс был не
уговариваем, и я перестала вообще безпокоить его по этому вопросу. И в
единственный раз, когда я это сделала, об этом пожалела. Дело было в том, что