И, конечно же, Алекс меня переубедил, и мы приняли решение — следующим летом, так как после «кесарева сечения» надо было выждать хотя бы два года — сознательно зачать ребёнка, подготовившись к этому. Хотя надо упомянуть, что мы оба никогда не курили, я и супруг очень редко пили вино, не говоря уже о крепких алкогольных напитках, оба занимались спортом, и хоть танцевать профессионально я бросила во время первой беременности, вела занятия, как преподаватель-хореограф. Поэтому врачи и разводили руками в стороны, делая большие глаза, когда видели нас с мужем, и в то же время, держа в руках карту с перечислением болезней нашей бедной умершей девочки.
Но неважно, сколько раз ты упал, важно, сколько поднялся. И мы приняли решение соблюдать все предписания врачей, постоянно сдавали анализы, даже в Москву ездили на консультации к светилам гинекологии и акушерства. Сразу признаюсь — честно, было очень непросто, ибо внутри меня постоянно жил страх.
Я никому и никогда этого не говорила, никогда этого не показывала, но сосуществовала с ним постоянно… Думаю, что только тот, кто пережил подобное, сможет понять мои ощущения полностью. Ведь это был не просто страх, что мою следующую беременность абортируют (а вероятность этого была высока), но и страх, что врачи снова что-нибудь пропустят в моём втором ребёнке, и он снова… Даже писать об этом не могу и не хочу…
Но Господь, видимо, решил, что пока испытаний с меня хватит, а то могу и не выдержать, и «нам» разрешили сохранить мою вторую беременность, взяв все возможные и невозможные анализы и заверив, что с ребёнком всё в полном порядке. Не могу сказать, что страх полностью исчез, но я всё время старалась переключаться только на позитивное и полезное ребёнку — красивые картины, добрые фильмы, классическая музыка, и научилась свой страх контролировать. Поэтому физически я «отлетала» свою вторую беременность ещё более легко, чем первую, и танцы вела до последнего, чтобы отвлекаться и чем-то себя занимать. Даже занятия по правильному питанию для беременных стала вести. Это сработало — времени на дурные мысли не осталось. Мы уже знали, что у нас будет мальчик, и поэтому я тратила ещё часть времени на покупку разных вещичек для малыша, ведь в магазинах тогда что-то купить было целой проблемой. Мы уже не обращали внимание на примету, что до родов ничего покупать нельзя — в первый раз её соблюдали — и что? И теперь мы решили поступать наоборот. Так что эти приятные хлопоты меня серьёзно расслабили. Настолько, что даже когда Алекс собрался с друзьями на отдых в Арабские Эмираты, а я была уже на восьмом месяце — его отпустила. Повозмущалась, конечно, ведь было обидно, что меня «бросают» дома одну, да ещё так «глубоко беременную». Но тогда я себя настолько не любила, что не услышала второй звоночек и предпочла уйти в мир своих иллюзий, где считается нормальным для мужчины уехать на отдых без жены, ждущей его же ребёнка. Сейчас я точно знаю, что таких звоночков и предупреждений от Души у нас с вами в Жизни предостаточно — Душа ведь всё время пытается нам помочь и подсказать что-то. Но мы упорно не желаем видеть то, что может разрушить наш иллюзорный мир — потому что тогда надо будет отвечать себе на вопрос: «А на чём же этот мир держится? И как тогда жить? Во лжи, как все, или всё же выбрать горькую, но правду?»
И, едва за Алексом закрылась дверь, я чётко поняла, что не такую семью хотела, где муж оставляет беременную жену с «огромным пузом» одну, а сам уезжает отдыхать с друзьями. Задав себе всё-таки вопрос (ибо я всегда любила честность): «А любит ли мой муж меня так, как раньше?», я тут же осознала ответ: «Нет, иначе бы не уехал один…»
Но… где-то в глубине моего Разума чей-то голос стал меня уговаривать, что, во-первых, у нас будет ребёнок, а во-вторых, любовь почти у всех с годами уходит, а люди продолжают жить и дальше. Я соглашалась, пытаясь себя уговорить, потому что знала на примере своего общения с большим количеством семейных пар, что 90 % семей так и живут. Но, по правде говоря, у меня это получалось не очень убедительно, хотя я опять и опять повторяла, что хочу невозможного — с точки зрения окружающего мира — жить в любви, понимании и доверии. И, чтобы не переживать и не нервничать, я пыталась радоваться тому, что есть — я беременна и на этот раз с ребёночком всё отлично, да и в семье с рождением сына всё наладится. Мне, во всяком случае, так хотелось в это верить. Но не всегда наши желания совпадают с действительностью. И вот как раз понимание, которое я считала неотъемлемым в семье, у нас потихонечку исчезало. Ещё во времена, когда мы похоронили нашу девочку, мне захотелось съездить в детский дом, где обитали выжившие дети-даунята, ведь у них всегда целый букет болезней сердца, и они часто умирают в детстве. Алекс был категорически против этой идеи, но мне не запрещал. И на том — спасибо.
— Мы оба работаем, я не бедный человек, так что ты можешь себе позволить помогать детскому дому, если тебе так будет легче прийти в себя, — сказал он мне, за что я действительно ему благодарна.
Но любые мои попытки рассказать о моих поездках он пресекал на корню. В теперешнем моём состоянии ума и Души я понимаю, что Алекс просто не хотел напоминания о том, что он, такой красивый, умный, здоровый, «родил» больного ребёнка… А тогда мне стало казаться, что муж — чёрствый и холодный человек, которому не интересны чужие беды и проблемы. И это, конечно, тоже не способствовало полному доверию и пониманию в нашей семье. Трещина в отношениях ведь не появляется внезапно, но кто-то терпит и побои, и унижения, а кому-то достаточнопросто стать абсолютно чужими, чтобы разбежаться в новые жизни.
Пару словечек скажу о моих посещениях детского дома. Безусловно, не буду врать, поначалу я была в шоке. Эти бедные дети, за редким исключением, не могли говорить, только что-то нечленораздельно мычали — то есть об адаптации в социуме можно было бы говорить лишь условно, и то лишь для тех, у кого была очень лёгкая степень болезни. Дети-дауны в старших группах, куда я заходила, вели себя очень агрессивно, дрались между собой, были очень полные, так как не умели контролировать свой аппетит и очень много ели, но всё же они меня узнавали и радовались, когда я приходила. А вот детки 3–4 лет были ещё настолько открыты и веселы, что «облепливали» меня как виноградинки, и радостно смотрели своими косыми глазами даунят. Поэтому я очень привязалась к этой младшей группе и подружилась с её воспитателями — они были очень рады и моему участию, и моей материальной помощи, потому что в детских домах в те времена было недостаточное, я бы сказала «остаточное», финансирование, и деткам банально не хватало даже туалетной бумаги, зубной пасты, памперсов и мыла, не говоря уже об одежде и обуви. Алекс, как я уже говорила, был не против моей помощи, но когда я рассказала ему о том, что воспитатели в курсе нашей истории — его гневу, казалось, не было предела.
Он орал:
— Как ты посмела рассказать об этом чужим людям? А если все узнают?
Только после этой фразы до меня окончательно «дошло», что его бедная уязвленная гордыня с трудом переживала то, что от него родился такой больной ребёнок. И хотя я рассказывала ему о том, что в детдоме — в группе, куда я езжу, нет ни одного ребёнка от алкоголиков, а есть сын дипломатов, дочь академика, сын преподавателей института, дочь архитектора и воспитательницы, а также говорила о том, что болезнь Дауна не связана с родителями напрямую, а скорее всего, как говорят врачи, всё это — последствия Чернобыля, Алекс был не уговариваем, и я перестала вообще безпокоить его по этому вопросу. И в единственный раз, когда я это сделала, об этом пожалела. Дело было в том, что мне позвонила воспитатель из детского дома и попросила привезти её подопечным какие-нибудь лекарства, так как детки болеют после мартовской слякоти, а все таблетки закончились. Обратилась я к мужу лишь по той причине, что мне нужно было завтра ехать в роддом на плановую родовспомогательную операцию, и, соответственно, лекарства завезти я не успевала. Алекс не стал ругаться или объяснять, а просто коротко сказал:
— Нет, я не хочу этого видеть.
— А вдруг кто-то из них умрёт, ведь они все со слабым иммунитетом, — пыталась я как-то убедить мужа, зная, что права.
— Нет, я сказал! Пусть даже и умрут, ведь так как они живут — это не жизнь вообще!