Он снова смотрит на лежащую на столе газету и в шестой раз за последний час перечитывает статью: в одной из мюнхенских квартир обнаружен труп пожилого человека. Отравление цианидом. Погибший – живший затворником сын Гельмута Гайслера, похитителя произведений искусства, служившего Третьему рейху.
Эллис не плачет – слез уже не осталось, – и все же глаза застилает пелена. Его много лет преследует все то же лицо, которое он так хочет забыть, но неизменно видит во сне: Гельмут Гайслер. Не только вор, но и убийца. Он появился в квартире Баумов 16 ноября 1941 года и казнил мать Эллиса, заставив мальчика наблюдать за процессом.
«Знаешь, что происходит с арийкой, которая влюбилась в еврея? С “Мисс Германия 1927”, которая опустилась до жида, отвернувшись от себе равных? – спрашивал нацист. Эллис, чей рот был заткнул кухонным полотенцем, не мог ничего ответить и лишь чувствовал, как по щекам струятся слезы. – Она опускается на дно».
Эллис никогда не сможет стереть из памяти облик Гельмута: крошечные глазки за небольшими круглыми стеклами очков, мягкие черты лица, плотно сбитую фигуру, жидкие черные волосы, разделенные на прямой пробор и зачесанные назад. Эллис крепко зажмуривается, пытаясь отогнать следующее воспоминание: самодовольное выражение лица Гайслера, хитрую ухмылку, скривившую его губы в тот момент, когда Аника Баум рухнула на пол. В тот день она была в туфлях на шпильках – тех самых, которые маленький Эллис примерял чуть раньше, тайком пробравшись в мамину спальню.
Аника просто подвернулась нацисту под руку. На самом деле его интересовала картина.
Эллис вспоминает, как однажды, за несколько лет до гибели матери, к ним в квартиру пришел один известный художник по фамилии Энгель. За чашкой чая он рассказал об идее, будоражившей его сознание. Живописец хотел изобразить женщину – воплощение самой сексуальности, урагана страстей и желаний, которые ее раздирают. Своеобразное сочетание Медузы, Афродиты и самой матери-природы. Художник желал запечатлеть не просто женщину, а ее необыкновенную силу, водоворот красок. Он сказал, что этот образ породила в его мозгу мать Эллиса, Аника. Энгель спросил, будет ли она позировать ему обнаженной, и получил согласие с одним условием: ее мужчина не должен ничего узнать. Работать можно только в то время, когда Арно не будет дома. Ударили по рукам. Картина стала тайной, связавшей двоих… точнее троих, если считать маленького Эллиса, подслушивавшего у двери.
– Мистер Баум, простите, что снова беспокою. Журналистка ждет уже двадцать пять минут…
– Отмени интервью, – отрезает Эллис, не отрывая взгляда от газеты.
Александра молчит, а потом осторожно спрашивает:
– Вы уверены? Речь о передовице. Вы не можете вот так просто…
– Александра, – прерывает Эллис, поднимая руку, – я все могу. Извинись за меня. Сошлись на плохое самочувствие. Назначь интервью на другой день. Сейчас мне нужно побыть в одиночестве.
В глазах помощницы сквозит понимание. Она медленно расправляет плечи и идет к двери, постукивая каблуками «Аники Баум» из коллекции 2016 года – личных фаворитов Эллиса. Простые черные туфли с фирменным кожаным ремешком, охватывающим щиколотку, и тонкой шпилькой, усеянной бриллиантами – настолько крошечными, что они едва заметны.
Стараясь не обращать внимания на гулко бьющееся сердце, Эллис открывает средний ящик стола, отодвигает в сторону важные бумаги и вытаскивает документ, о котором хотел бы забыть: смертный приговор от онколога. Баум берет одноразовый телефон, какими пользуются наркоторговцы, – он использует его для разного рода личных вопросов. Затем делает глубокий вдох и набирает номер.
– Да, привет. Знаю, я тебя удивил, мы давно не общались. Все хорошо, спасибо.
Вранье. Чистой воды вранье. Никто не знает правду о прошлом Эллиса и историю создания «Аники Баум». Как в тринадцать лет он приехал в Америку – полуживой сирота-беженец, которому пришлось голодать и обитать в канализации и подвалах, чтобы дождаться конца войны. Об этом не знает никто: ни жена Эллиса, ни его трое детей, ни пять внуков, ни Генри, которого он скрывает вот уже двадцать лет. Прожив более семидесяти лет в США, Баум и сам уже подзабыл, через что пришлось пройти. Прошлое поблекло, краски смешались, картинка рассыпалась на отдельные точки – словно изображения с полотен Сёра. Не осталось ничего, что подкрепляло бы детские воспоминания. Гельмут Гайслер постарался уничтожить все свидетельства былой жизни.