– Конечно. – Я возвращаюсь в кухню, убираю разгром. – Со льдом?
– Нет, спасибо.
Я наполняю стакан, затем другой, не обращая внимания на бутылку пино нуар, стоящую на столешнице.
Коробочка лежит на кофейном столике рядом с ноутбуком. Я еще не вышла из «Агоры». Мне только что удалось в процессе беседы с ДискоМики погасить у него начинавшийся приступ паники. На экране крупными буквами написаны слова благодарности.
– Хорошо, – говорю я, садясь рядом с Итаном, и ставлю перед ним стакан. Потом захлопываю ноутбук и беру подарок. – Посмотрим, что у нас там.
Тяну за ленточку, откидываю крышку и достаю из вороха оберточной бумаги свечу. В полупрозрачном парафине видны цветочки, как насекомые в янтаре. Подношу свечку ближе, чтобы рассмотреть.
– Лаванда, – сообщает Итан.
– Я так и думала. – Нюхаю подарок. – Люблю лаванду.
Итан улыбается краем рта, словно его потянули за веревочку. Я понимаю, что через несколько лет он превратится в красивого мужчину. Этот шрам женщины оценят. Возможно, девочкам он уже сейчас нравится. Или мальчикам.
– Мама просила меня передать это вам. Уже несколько дней назад.
– Очень чутко с ее стороны. Но на самом деле это вам новые соседи должны делать подарки.
– Одна леди уже заходила, – говорит он. – Она сказала, что для нашей маленькой семьи не нужен такой большой дом.
– Готова поспорить, это была миссис Вассерман.
– Да.
– Не обращайте внимания.
– Мы так и сделали.
Панч соскочил с кушетки на пол и осторожно приближается к нам. Итан наклоняется вперед, кладет руку на ковер ладонью вверх. Кот замирает, потом плавно подходит к нам и, понюхав пальцы Итана, лижет их. Итан хихикает.
– Мне нравятся кошачьи языки, – говорит он, словно признаваясь в чем-то.
– Мне тоже. – Я отпиваю воду. – Они покрыты крошечными шипами – крошечными иголками, – говорю я на случай, если он не знает слова «шип». До меня доходит, что я не знаю, как разговаривать с подростком, – моим самым старшим пациентам было двенадцать. – Зажечь свечку?
Итан с улыбкой пожимает плечами:
– Конечно.
В ящике стола нахожу коробок спичек вишнево-красного цвета с надписью: «Рыжий кот». Я вспоминаю, как ужинала в этом ресторане с Эдом более двух лет назад. Кажется, мы ели тажин из курицы, и, припоминаю, Эд одобрил вино. В то время я так много не пила.
Чиркнув спичкой, я зажигаю фитилек.
– Посмотри только, – говорю я, когда в воздухе появляется язычок пламени и цветы озаряются светом. – Как мило.
Наступает молчание. Панч вьется вокруг ног Итана, потом запрыгивает к нему на колени. Итан с довольным видом смеется.
– Похоже, ты ему нравишься.
– Пожалуй, да, – говорит он, согнутым пальцем легонько почесывая кота за ухом.
– Он не выносит большинства людей. Дурной характер.
Раздается низкое урчание, будто тихо работает двигатель. Панч мурлычет.
Итан улыбается.
– Он у вас домашний?
– Для него есть кошачья дверка в кухонной двери. – Я указываю на нее. – Но он в основном бывает дома.
– Хороший мальчик, – бормочет Итан, когда Панч зарывается к нему под мышку.
– Как тебе ваш новый дом? – спрашиваю я.
Итан отвечает не сразу, массируя голову кота костяшками пальцев.
– Скучаю по старому, – говорит он после заминки.
– Еще бы. Где вы жили раньше?
Разумеется, ответ мне известен.
– В Бостоне.
– Почему вы переехали в Нью-Йорк?
Этот ответ я тоже знаю.
– Папа получил новую работу. – (Формально был перевод, но вряд ли я буду сейчас спорить.) – Здесь у меня комната больше, – сообщает он так, словно эта мысль только что пришла ему в голову.
– Прежние хозяева провели большую реконструкцию.
– Мама говорит, это была адская работа.
– Точно. Адская работа. И они объединили несколько комнат наверху.
– Вы были в моем доме? – спрашивает он.
– Несколько раз. Я не очень хорошо знала этих Лордов. Но они каждый год перед отпуском устраивали вечеринку, и я к ним ходила.
По сути, последний раз я была у них год назад. Вместе с Эдом. Две недели спустя он ушел от меня.
Я понемногу расслабляюсь. В первый момент приписываю это обществу Итана – с ним так легко, даже кот это чувствует, – но потом начинаю осознавать, что возвращаюсь в режим психоаналитика, к живому диалогу. Любознательность и сострадание – инструменты моего ремесла.
И я на миг оказываюсь в своем кабинете на Восточной Восемьдесят восьмой, в маленькой, тихой, неярко освещенной комнате, где напротив друг друга стоят два глубоких кресла, а между ними голубой ковер на полу. Шелестит батарея отопления.
Дверь отодвигается, и в приемной видны диван, деревянный стол, на котором лежат стопки журналов «Хайлайтс» и «Рейнджер Рик», коробка лего. В углу мурлычет генератор белого шума.