— Вы сказали, Талли был тихий и скромный? — продолжал сверлить я. — Его никак нельзя было спутать с громкоголосым верзилой?
— О, нет! Безусловно, нет! — сказала миссис Грейсон. — Мистер Талли ниже среднего роста, средних лет, с каштановыми волосами и очень спокойным голосом. Он всегда выглядит немного… да, немного озабоченным. Я имею в виду не только его неприятности, но вообще, всегда.
— Для этого у него было множество причин, — сказал я.
Грейсон протянул мне свою костлявую руку. Ощущение было такое, словно я пожал вешалку для полотенец.
— Если вам удастся пригвоздить негодяя, — сказал он, и его губы судорожно сжались вокруг мундштука трубки, — тогда можете прийти и подать счет. Мы заплатим. Я имею в виду, конечно, Элмора.
Я ответил, что понял, кого он имеет в виду. А о счете не может быть и речи.
Я прошел через тихую лестничную клетку. Лифт тоже был обит внутри красным плюшем. В нем держался какой-то застарелый запах, словно три вдовы совместно пили там чай.
Глава 24
Дом на Уэстмор-стрит оказался маленьким дощатым строением, примостившимся позади большого здания. На домике не было номера, зато на основном здании висела освещаемая лампочкой эмалевая табличка: 1618. Вдоль боковой стены в глубь двора вела узкая дорожка. На маленькой террасе стоял один единственный стул. Я нажал кнопку звонка.
Звонок зазвонил тут же, за дверью. В двери было небольшое забранное проволочной сеткой оконце, свет в доме не горел. Из темноты заплаканный женский голос спросил:
— Чего надо?
Я сказал в темноту:
— Мистер Талли дома?
Голос ответил резко:
— Кто его спрашивает?
— Друг.
Женщина в темном доме издала тихий звук, который, видимо, должен был изображать смешок. Может быть, она просто откашлялась?
— Допустим, — сказала она. — И сколько это будет стоить?
— На этот раз нисколько, миссис Талли, — ответил я. — Я предполагаю, вы — миссис Талли?
— Ах, оставили бы вы меня в покое! — произнес тот же голос. — Мистера Талли здесь нет. И не было. И не будет!
Я прижался носом к оконцу и попытался заглянуть внутрь. Неясно виднелась какая-то мебель. В той стороне, откуда доносился голос, угадывалась кушетка, на которой лежала женщина. Казалось, она лежала на спине и смотрела в потолок. И не шевелилась.
— Я больна, — сказал голос. — У меня было много горя. Уходите, оставьте меня в покое.
Я сказал:
— Ваш адрес мне сообщили Грейсоны, я сейчас прямо от них.
Возникла небольшая пауза. Потом послышался вздох.
— Никогда о таких не слышала.
Я прислонился к дверному косяку и оглянулся на дорожку, которая вела на улицу. Напротив, у обочины, стояла машина с незажженными фарами. Впрочем, вдоль квартала стояло еще несколько машин. Я сказал:
— Нет, вы о них слышали. Я работаю по поручению Грейсонов, миссис Талли. Они все еще не оправились от горя. А как вы, миссис Талли? Вы не хотите вернуться к прежней жизни?
— Покоя я хочу! — закричала она.
— Мне нужна всего лишь справка, — сказал я, — и я ее получу. Мирным путем, если удастся. А придется — так менее мирным.
Голос снова зазвучал плаксиво:
— Опять полицейский?
— Вы прекрасно понимаете, что я — не полицейский, миссис Талли.
Грейсоны не доверились бы никакому полицейскому. Позвоните им и убедитесь.
— Не знаю я никаких Грейсонов, а если бы и знала… все равно, у меня нет телефона. Убирайтесь, полицейский. Я больна, уже целый месяц больна.
— Моя фамилия Марлоу, — сказал я. — Филип Марлоу. Я частный детектив из Лос-Анджелеса. Я говорил с Грейсонами. Мне многое известно, но я хочу поговорить с вашим мужем.
Женщина истерически захохотала.
— Вам многое известно! Слышала я это выражение. Господи, те же самые слова! Вам многое известно! Джорджу Талли тоже было многое известно… когда-то.
— Он может снова найти свой шанс, — сказал я. — Если только пойдет с правильной карты.
— Ах, вот вы на что рассчитываете! — воскликнула она. — Нет уж, лучше вычеркните его из своего списка.
Я прислонился к косяку и потер подбородок. На улице кто-то зажег сильный карманный фонарь. Зачем — не было видно.
Светлое пятно ее лица над кушеткой пошевелилось и исчезло. Лишь были неясно видны волосы. Женщина повернулась лицом к стене.
— Я устала, — сказала она, и голос ее звучал теперь совсем глухо. — Я бесконечно устала. Оставьте, молодой человек. Будьте так добры — уходите!
— Может быть, вам пригодилось бы немного денег?
— Вы что, не чувствуете сигарного дыма?
Я принюхался, запаха сигар я не почувствовал.