Артем Тихомиров
Женщина в тени
Инга смотрела на снежинки, падающие в зазоре между домами. Снег покрыл голые деревья, автостоянку, тротуары. Инга подумала, что это похоже на сахарную вату. Детское ощущение захватило ее на миг, но потом пришел холод.
– Эй, уснула, что ли? – спросил Соколов.
Инга отвернулась от окна и поглядела на него. В салоне «бумера», воняющем натуральной кожей, было темно. Свет уличного фонаря высвечивал половину лица мужчины за рулем. Это лицо пугало. Инга поняла, что в животе у нее нарождается взрыв.
– Я не уснула, – сказала она.
Стать как можно меньше. Втянуть голову в меховой воротник куртки. Сцепить руки на жестко сведенных коленях.
Может быть, все обойдется.
– Все, что я на тебя потратил, надо вернуть, – сказал Соколов, – но ты же оборвыш, что у тебя есть? На что ты спустила мои деньги?
Все идет по второму или третьему кругу. Разговор не прекращается уже полчаса. Соколов нудно и тяжело объясняет ей, что между ними все кончено. Будто и так неясно.
Однако новость о каком-то долге оказалась громом среди ясного неба. Инга еще не полностью осознала эту мысль.
– Ты как все остальные, прожженная малолетка. Девятнадцать тебе?
Инга кивнула. Она мечтала только о том, чтобы больше он к ней не прикасался.
– И с какого времени ты этим занимаешься?.. – Соколов выругался, адресовав ей несколько уничтожающих эпитетов. – Как меня угораздило с тобой связаться, ведь на тебе пробы негде ставить! Четыре месяца! На что ты тратила мои бабки? Косметика, белье, шмотки поганые. Я подсчитал. Ты мне должна тридцать тысяч баксов. – Соколов закурил одну из своих мерзких сигарет. – Но сделаю тебе скидку, новогоднюю… Половину. Так что с тебя пятнадцать штук. Поняла?
Инга смотрела перед собой, на пятно света от уличного фонаря.
– Да. А ты всем так говоришь? Каждой? – спросила она.
– Смотря кому.
– Ну и кому еще говорил? – У Инги перехватило дыхание от страха.
– Это не твое дело.
Инга не могла взять в толк, как раньше занималась сексом с этим монстром, как ввязывалась в пьяные оргии, прикасаться к его телу…
Полчаса назад все поменялось. Звонок на мобильник. Приказ придти туда-то и туда-то.
Приказ.
Теперь еще этот кошмар.
– Я не собираюсь ради какой-то лохомотки бабками раскидываться. Раз ты не оправдала моих ожиданий, то плати. И вообще – тебе я сделал большое исключение. Другие платят по девяносто процентов. А тебе только пятьдесят, – сказал Соколов. – Подумайте еще! – Он покривил губы, разглядывая ее фигуру. – Шлюшка из стриптиза, из грязного клубишки, еще будет мне сказки рассказывать о своей верности! Да не знаю я, что ли, как ты живешь? Не знаю, думаешь, чем ты без меня занималась?
Он выбросил сигарету в окно.
– Есть и получше. Те, у кого все на месте.
У Инги задергалась щека, она поднесла к ней руку в перчатке, потерла.
– Есть и получше, – произнесла Инга, вспоминая его уверения в вечной преданности. Обычный пьяный бред. Изменяла она ему? Да, ничего не поделаешь. Деньги нужны были раньше, деньги нужны и сейчас.
Может, она и шлюха. И даже, скорее всего, шлюха. Стриптизерши якобы не занимаются собственной продажей, но ведь это не аксиома. Кто-то занимается, если видит толстую пачку денег. У каждой из них свои проблемы, а многие проблемы решаются монетой, разве нет? Некоторые подружки Инги продают себя лишь с целью вырваться из этого дерьма.
Но на ее памяти ни одна еще не вырвалась.
Инга подумала о своих накоплениях.
Пятнадцать тысяч долга этому подонку.
Ее денег не хватит. Даже если она займет, если влезет в долги до конца жизни.
Инга потерла щеку, сидя в тупом оцепенении.
Это больше откупных сутенеру.
– Пятнадцать штук – и ты свободна как ветер, – сказал Соколов. Он вытащил мобильник-«раскладушку», чтобы ответить на звонок. – Выматывайся, сука. Три недели срок. Найди, укради, роди. Три недели.
Инга открыла дверцу «бумера», поставила ногу в сапоге с высоким каблуком на снег. Пушистая снежинка приземлилась ей на скулу. Девушка сощурилась правым глазом. На улице всего минус один градус, но ее пробрало до костей. Сжимая сумочку, Инга захлопнула дверцу. Соколов говорил с кем-то по телефону. Она перестала для него существовать.
Не мешкая, Инга отправилась прочь, ступая по опасной наледи, что пряталась под свежим, еще не утрамбованным снежным покровом.
Домой идти два квартала. Инга переставляет одеревеневшими ногами.
Мимо машин, вдоль ограды, за которой с трудом просматривается двор. Высокие старые дома возвышаются с двух сторон. Кажется, их крыши вот-вот срастутся намертво краями.
Соколов убьет ее, если «долг» не будет уплачен. Никаких переносных смыслов, все предельно ясно.
Она встречалась с этим человеком, была его содержанкой, и ее не интересовало, чем он занимается по-настоящему. Теперь самое время подумать о своих перспективах.
Дважды Инга видела его громил. Комичных до ужаса парней квадратных очертаний. Они держались позади него, словно привидения, и с ними Соколов чувствовал себя неуязвимым. С другой стороны, он сам мог отправить на тот свет кого угодно. С его-то руками, пальцами, способными, наверное, сгибать арматуру!
Вспоминая это чудовище, Инга приходила в ужас.
Единственное, что она может сделать, чтобы спастись, это бежать – быстро и далеко. И лучше всего взять старт прямо сейчас, пока решимость не пропала. А есть ли она, эта решимость? Больше всего в этот момент Инге хотелось сесть на снег и просто дождаться своей судьбы. Зачем бороться? Какой смысл? Соколов сильнее. Если даже отдать этому ублюдку долг, он найдет, к чему прицепиться еще.
Инга почувствовала, что у нее подгибаются ноги. Поискала глазами поблизости скамейку и ничего не нашла. Вообще, все, на что она смотрела в эти мгновенья, казалось каким-то смазанным, расплывчатым. Возникли проблемы с дыханием. Горло обхватила невидимая удавка. В конце концов, Инга поняла, что плачет. По щекам текли самые настоящие ручейки слез.
Пятнадцать тысяч долларов. Откуда ей знать, что именно столько она ему должна после деления всей суммы пополам? Соколов забирал чеки. Значит, этот выродок вел бухгалтерию...
Инга не припоминала, какие именно покупки делала в течение этих четырех месяцев. Воспоминания проносились в ее памяти со скоростью экспресса, ни одно она не могла ухватить и рассмотреть поближе.
На нее косились прохожие, а их она видела точно сквозь запотевшее стекло.
Неподалеку от дома и автобусной остановки располагался небольшой скверик, в котором росли большие раскидистые деревья. Ноги как-то сами собой принесли Ингу в это место.
Она остановилась под фонарным столбом, в круге яркого света, дающего четкие тени, и огляделась. Две скамейки, одна напротив другой, обе покрыты уже приличным слоем снега. Снежинки кружатся, садясь Инге на голову. Она провела рукой по шапочке, стряхнула часть их.
Новая волна слез рвалась наружу. Инга смахнула снег со скамейки – резким ядовитым движением – и села. Наплевать на то, что джинсы промокнут. Хотелось завопить в голос, но она молчала. «Только молчи. Иначе будет еще хуже!»
Инга посидела, потом вытащила из сумочки носовой платок. Сумочка упала в снег. Инга подняла ее. Приложила сложенный платок ко рту. Хотя какая разница, если кто-то увидит или услышит ее плач? Кому интересно?
Несмотря на все старания, слезы не прекращались. Время шло. Инга не могла остановиться. Она умудрилась прикусить себе большой палец на правой руке. Только эта боль напомнила ей, что она сидит в сквере на скамейке и плачет. Что она совсем одна.
Рука нырнула в сумочку, вытащила сотовый. Долго Инга перебирала номера подружек, но позвонить ни одной из них так и не решилась. Вздохнув, не в силах сразу успокоить дергающееся дыхание, она бросила трубку обратно.
Не с кем поговорить. Некуда пойти, кроме съемной квартирки с двумя узкими тесными комнатками. С чего началось, к тому и вернулось.