Один полковник – очень добрый, довольно симпатичный, намного старше ее – на обратном пути попросил у матери ее руки. Агата порядком разозлилась, когда узнала об этом задним числом, уже в Девоне. Она чувствовала себя обманутой: ее даже не спросили! Теперь лицо полковника всплыло в полутьме купе. Если бы она вышла замуж за него, а не за…
Агата попыталась сосредоточиться на ритмичном перестуке колес. Только бы ей не приснился Арчи! Что угодно, только не он…
Нэнси перемещалась от окна к двери и обратно, меряя шагами купе, словно зверек в клетке. С тех пор как поезд подъехал к Лионскому вокзалу в Париже, она прижималась лицом к стеклу в надежде его увидеть. Увы, было слишком темно. На платформе толпился народ: кто-то ожидал, кто-то готовился сесть. Ей хотелось выпрыгнуть из вагона и побежать, заглядывая в лица. Нет, нельзя, слишком рискованно: она может его упустить, или еще хуже – он сядет, а она не успеет, и поезд уйдет без нее.
На каждой остановке Нэнси ждала его появления. На вокзале Виктория, пока другие пассажиры нежно прощались с любимыми, она торчала на платформе. Дежурный практически загнал ее в вагон, жалостливо подняв брови.
В Дувре он так и не объявился. Нэнси обошла все палубы в надежде, что он в последний момент успел вскочить на борт.
В Кале, где ожидал «Восточный экспресс», постоять на платформе не удалось: крайне обходительный проводник сразу отвел ее в купе, показал, как все устроено, и зачитал список блюд, предлагаемых на ужин. В иных обстоятельствах Нэнси пришла бы в восторг, однако сейчас была слишком взвинчена. К тому времени, как он закончил, поезд уже тронулся.
– Ваша спутница присоединится к вам в Париже, мадам? – спросил проводник с иностранным акцентом.
– Э-э… д-да… В Париже… да.
Нэнси смутилась. Она заплатила двойную цену за купе второго класса в надежде, что он поедет. В агентстве Кука ее уведомили о том, что в купе могут находиться лишь пассажиры одного пола; пришлось сочинить некую мисс Мюриэл Харпер.
Проводник улыбнулся, и она покраснела до ушей. Наверняка видит ее насквозь: подвел любовник, а никакая не подруга. Небось думает: бедная богатая девочка!
Париж был ее последней надеждой. Оставался призрачный шанс: он успел туда до нее и собирается сесть на поезд в темноте, чтобы избежать бдительных глаз проводника.
Нэнси глянула на часы – поезд отходит через пять минут.
Хлопнула дверь. Шаги в коридоре. Женский голос что-то сказал по-французски. Нэнси опустилась на сиденье, во рту пересохло. И тут послышался тихий щелчок. Резко обернувшись, она увидела, как дверная ручка дергается вверх-вниз. Одним прыжком Нэнси достигла двери.
– Милый!
Она бросилась в его объятия, от слез защипало глаза.
– Погоди, дай мне войти!
Губы мимолетно скользнули по ее щеке.
– Где же твой багаж?
Он тяжело осел на постель.
– Я не смогу остаться – утром мне нужно сойти.
– Но…
– Не спрашивай, Нэнси, не сейчас! Давай лучше не будем терять времени – у нас всего одна ночь. Запри дверь и обними меня.
Он протянул руки, и она растаяла в его объятиях.
Потом, лежа в темноте на узкой койке, Нэнси вдыхала запах его влажной кожи. В дверь тихо постучал проводник. Она крикнула, что ей ничего не нужно. Смешно! Вот он, тот, кто ей нужен больше всего на свете, лежит рядом – и через несколько бесценных часов исчезнет.
Удаляющиеся шаги постепенно затихли. Нэнси потянулась к нему, но момент был испорчен – он уже садился. Чиркнула спичка, зажегся огонек сигареты. Вот теперь он скажет ей то, чего она так боялась.
– Я должен был приехать… Я не мог тебя подвести. – Он затянулся и выдохнул струйку дыма, проплывшую мимо ее лица. – Сейчас такой сложный период… Ты ведь понимаешь, правда?
Нэнси почувствовала, как внизу живота закипают пузыри истерического смеха. Сложный? Да как он может сравнивать?! И все же она промолчала. Не издала ни звука. Пусть попробует объяснить.
– Мне кажется, жена подозревает… Боюсь, как бы не обратилась в газеты – представь, что с нами будет?
– Но ведь это уже не важно, мы будем далеко, в Багдаде. – Нэнси не видела его лица, в темноте светился лишь кончик сигареты.
Он испустил хриплый смешок, почти рычание.
– В Багдаде? Какого черта нам делать в Багдаде?
– Я… я не знаю. Просто… – Она запнулась. – Наверное, просто жить. Мы же любим друг друга, разве этого недостаточно?
Молчание было ей красноречивым ответом.
Ей захотелось все рассказать. Боже, как ей хотелось облегчить наконец душу! Увы, нельзя. Он должен сам прийти, добровольно, иначе ничего не выйдет – у нее хватало мозгов это понимать. Да и остатки гордости не позволяют… Нет, она не опустится до эмоционального шантажа.