— Я не могу вот так уйти и бросить ее.
— К черту, я знал, что так и будет! Я знал, что ты поступишь именно так. И это после всего, что я для тебя сделал! Она когда-нибудь что-нибудь сделала для тебя? Не воображай, что ты для нее что-то значишь, ни черта ты не значишь.
— Значу, — говорю я, хотя не очень в этом уверена. — Тебе просто не понять, почему она…
— Да, да, не начинай только снова талдычить о том, что она пережила, меня уже тошнит. Назови, у кого было счастливое детство? У меня точно нет. О Господи, мои родители только и знали, что собачиться между собой. Моей старухе на меня наплевать было, она все ныла да ныла, какая у нее жизнь ужасная, стоило только папане к пивку приложиться. Я, честно, все отдал бы за такое детство, как у тебя было. По сравнению с другими тебе здорово повезло. Но ты никогда не умела это ценить. Ну, последний раз спрашиваю — пойдешь со мной или нет?
Мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы ответить:
— Нет.
Он не веря смотрит на меня, и я добавляю:
— Прости, Джо.
— Да, тебе следует просить у меня прошения за то, что столько времени водила меня за нос. Я из шкуры лез, старался тебе угодить…
Как ни боюсь я его гнева, я должна это выдержать, и я выдержу.
Но внезапно Джо словно оставляют силы, глаза покрываются пеленой, кажется, он вот-вот заплачет.
— Вот тебе и весь сказ о моей растоптанной жизни. Никто и никогда не относился ко мне, как к человеку, что бы я ни делал. Мне казалось, что ты не такая, как все, правда-правда. Мама дождаться не могла, когда я пойду наконец в школу. «Мне надо от тебя отдохнуть», говорила она и выставляла меня на улицу играть, как бы ни было холодно. А эта Элин, эта сволочь, она вышла за меня замуж ради того только, чтобы я ее всю жизнь содержал. Стоило мне повысить голос, как она бежала к своей мамочке, разве это не унизительно? А с тобой я, честное слово, старался. Честное слово. Не понимаю, что я сделал такого, что и ты ко мне относишься, как к последнему отребью.
Я видела фотографию, на которой Джо шесть лет, серьезный такой мальчик, стоит на лесенке перед ветхим домишкой, вцепился в перила. Я представила, как он героически спускается вниз, где его ждут тычки да зуботычины от старших мальчишек.
Джо вытирает глаза, смотрит на меня, выпрямляется. Сердце мое от боли сжалось. Ему наверняка так же больно и страшно, как папе, когда русские солдаты вошли в Лобеталь. Я не должна причинять ему боль.
— Ты ведь знаешь, что я не могу без тебя жить, и ты меня прогоняешь. Я не знаю, как я буду жить без тебя, — шепчет Джо. — Я из-за тебя голову потерял.
Мне удается выстоять еще минуту.
— Всю жизнь я проживу один, — героически начинает Джо и направляется к двери. Он так нуждается в моей любви и ласке. Как смею я думать только о себе.
Я хочу дотронуться до него, хочу утешить, но он отшатывается.
— Не надо, — шепчет он сердито. — Как ты умеешь причинять боль. Это ты меня довела до слез.
Я не могу смотреть, как он плачет. Меня заполняет жалость.
— Пожалуйста, Джо, не плачь. Я… я пойду…
— Ну, наконец, — говорит Джо, — я знал, что ты образумишься. Бери пальто. Бежим из этой развалюхи.
Проходит три месяца, и мы с Джо снова идем в дом на Парковой. Я останавливаюсь, дальше идти не хочу, но он меня уговаривает, тащит за собой.
— Ну, пошли, нечего тянуть резину. Не собираюсь я портить весь день, — говорит он.
— Я не могу.
— Ну ты и клюква!
— Я не хочу.
Но я знаю, что сделать мне это придется. Не смогу же я вечно скрывать от родителей, что мы с Джо поженились. Господи, только бы они это перенесли, только бы с этим справились. Еще один удар для родителей, и в этом повинна буду я.
— Да что с тобой? — Джо тащит меня за руку. Он злится, моя нерешительность ему опротивела. От меня требуется послушание.
— Ничего. Я иду.
Он уже на пороге, стучит в дверь.
Бабушка глянула в окошко, покачала головой и исчезла. Джо тащит меня и снова стучится:
— Как ты думаешь, они нас угостят? Проклятье, сейчас бы чего-нибудь выпить, а то стой тут на улице, жди, пока они откроют. Они что, не соображают, что мы тут мерзнем, как собаки? Они что, ненормальные?
— Бабушка тебя не узнала, — говорю я, подхожу и тихонько стучу в дверь.
— Ну-ну! Притворяется, что не узнала. Еще как меня узнала! Они меня не выносят только потому, что я американец. И эта твоя чокнутая мамаша, Бог знает, что она вытворит. С ней уж точно падучая приключится, что бы я ни сделал.