— И прелестная, очаровательная, божественная…
— Не так громко, ради Бога, вы оскандализируете играющих в вист…
— Но ведь она очаровательна, эта княгиня Валицкая!
— Она действительно княгиня?
— Это другое дело. Вчера я говорил со своим старым кузеном, маркизом Марель, который, как вам известно, ходячий Готский альманах. Он знает все известные фамилии Европы и уверяет меня, что ни в Польше, ни в России нет князей Валицких. Значит, и не существует и княгини Валицкой.
— Однако, граф Лорн, мой дядя, говорил мне, что во время эмиграции он встречал в Германии молдаванина или валаха — князя Валицка.
— Что же это был за человек?
— Миллионер, оригинал, обладавший страстью к путешествиям… и к женщинам. Князь умер… в Индии, кажется, и не особенно давно.
— Значит, княгиня вдова?
— Вдова или нет, что за дело! Она восхитительнейшая из когда-либо виденных мною созданий!
— Какие глаза!
— Какая талия!
— Сколько грации!
— И какие экипажи, господа! Видали ли ее русских рысаков? А ее лакеи в зеленых кафтанах на лисьем меху!
— Говорят, что ее особняк на улице Марбеф настоящее восьмое чудо.
— Почем знать! никто из нас не мог проникнуть туда. Даже сам Гастон, объявивший себя ее рыцарем. Говорят, он до сумасшествия влюблен в нее.
— Как же, черт возьми!
— Как и мы все.
— Да, но он смелее нас.
— Смелость его не приведет ни к чему.
— Мы скоро узнаем это. Я держал пари с Гастоном — двести луи на его пони — что ему не удастся переступить через порог знаменитого особняка на улице Марбеф.
— Так вот почему мы так долго не видим Гастона! Он, видно, старается не проиграть своего пони. Когда же срок вашему пари?
— Через несколько дней. Да впрочем, нет. Сегодня тридцатое и срок именно сегодня, в полночь.
— Вы наверняка выиграли пони. Гастон не окажется счастливее нас и даже в случае удачи, он не решиться компрометировать княжну.
— Мы узнаем все от Максима Дюпреля. Это его друг и они никогда не расстаются.
— Подождем полночи, господа. Если существует пари, Гастон непременно явится.
— Нам приходится ждать недолго. Часы уже бьют.
И действительно, часы пробили двенадцать.
Еще не успел раздаться последний удар, как на мраморной лестницы раздались шаги. Дверь салона отворилась.
Вошел Максим Дюпрель.
Он был одет в черное и шел медленно. Лицо его было чрезвычайно бледно.
Молодые люди поспешили к нему навстречу.
— Что же, — спросили они, — а Гастон?
— Гастон, господа… вы его более не увидите! — отвечал дрожащим голосом Максим. — Я искал его два дня… он не возвращался домой… Я обыскал весь Париж… и все напрасно! Я взял с собой полицию — мы пошли по городу… Наконец, сегодня вечером, я нашел его в самой уединенной аллее Булонского леса.
— Убитым? — разом спросили молодые люди.
— Я не знаю! На нем нашли все — и деньги и драгоценности. На теле нет признаков насилия. Только на шее, над левым ухом, виден почти незаметный след укушения.
Молодые люди задали еще несколько вопросов, но Максим закрыл лицо платком и не отвечал.
Скоро все разошлись.
VII
ТОЛКИ В КАФЕ ЛАСЕПЕД
За несколько часов до только что описанной нами сцены, на другом конце Парижа, посетители кафе Ласепед мирно смаковали свои чашки кофе.
Каждый читал свою любимую газету.
Господин Дусе пробегал Конституционель, господин Роншоно — Siècle, господин Пиншар — National, листы Débats скрывали лицо господина Дюрана.
Внезапно господин Дусе, Пиншар и Роншоно положили газеты на стол. Это движение было совершено столь единодушно, что госпожа Гудар вздрогнула.
— Еще исчез молодой человек! — воскликнул господин Роншоно.
— Именно об этом я хотел сообщить вам, — отвечал глухим голосом господин Дусе.
— Это уже третий в этом месяце! — заметил господин Пиншар.
— Третий в этом месяце! — повторила побледневшая госпожа Гудар.
— Да, сударыня, — с горечью ответил Роншоно. — Такова безопасность, которой мы пользуемся при вашем правительстве. Вы хороший гражданин, патриот, вы защищаете интересы вашего отечества, вы выходите из дома, и вдруг… трах, вас похищают! И кончено, вы исчезли и о вас ничего не известно. Где же уважение к праву человека? Где оно, скажите! Все это дело духовенства!
— Я не стану более выходить по вечерам! — прошептал Дусе.