Выбрать главу

Сапвалла погрузился в продолжительное созерцание бутылки.

— Нет, — сказал он себе, — пить я не стану; господин запретил мне это. Он подмешал в арак снотворного яда, а мне он велел не спать… Однако, как прекрасно пахнет арак… Жаль, очень, жаль… Но пить-то я все-таки не стану. Нет-нет, ни за что на свете… Вот разве поближе понюхать… Чрезвычайно подкрепляющий запах!

Индус поднес бутылку с араком к лицу, наклонился над ее довольно широким горлышком и стал вдыхать в себя, с чрезвычайной жадностью, алкоголические пары.

Время проходило, а Сапвалла, убежденный в том, что он в точности исполняет отданное ему приказание, не переставал вбирать в себя опасный запах.

Наконец он почувствовал, как отяжелела его голова.

— Нет, — сказал тогда про себя индус, — здесь для меня чересчур жарко натоплено. Это мне нездорово. Если я останусь здесь, то засну.

Он поправил ящик, который постоянно носил у себя на шее, и вышел на двор.

Там порывисто бушевал холодный северный ветер.

Но напрасно старался Сапвалла ходить ускоренными шагами взад и вперед по двору: он чувствовал, как всем его существом овладевает какая-то тяжесть. Голова его была как бы стянута каким-то свинцовым обручем.

Очевидно, холодный воздух влиял на него столь вредным образом. Чтобы высвободиться из-под этого дурного влияния, Сапвалла, не будучи уже в состоянии отдавать себе строгого отчета в своих действиях, вернулся в особняк.

Вскоре он очутился в спальне княгини.

Вид экзотических растений, перепутывавшихся своими ветвями в этой чудной комнате, поверг его в чрезвычайный восторг.

— Ах, — прошептал он, — это моя родина! Вот они — деревья Уджеина, вот они! И какое кругом благоухание!.. Как счастлива была бы Найя, если бы она это увидела… Она так долго уже сидит в своей тюрьме… бедная, бедная Найя!

Индус раскрыл длинный ящик и тихонько посвистал.

Плоская и как бы треугольная головка выставилась наружу.

В продолжение минуты змея оставалась совсем недвижимой.

Ее маленькие, умные, но злобные глазки светились, как бриллианты, и оглядывались по сторонам.

Наконец, пресмыкающееся выползло из ящика и, изгибаясь большими кольцами, направилось в сторону деревьев.

Сидя на корточках и свесив голову на грудь, индус находился в том своеобразном состоянии засыпающего человека, который, уже вконец парализованный сном, все-таки еще старается привести в исполнение занимающие его голову мысли.

Сапвалла хотел посвистать, чтобы позвать Найю, но он не мог произнести ни одного звука.

Он намеревался открыть ящик, в который должно было вернуться пресмыкающееся, а руки его, между тем, в обессилении, спускались вдоль тела.

Как бы сквозь сон, услышал он шум подкатившихся колес… карета остановилась у подъезда особняка… раздался чей-то, зовущий кого-то голос… вот с живостью приближаются чьи-то шаги… на его плечо опускается чья-то рука и сильно трясет его.

Раскрыв глаза, сонливец выпрямился на ногах.

Человек, одетый в черный плащ, стоял перед ним.

Человек этот приподнял маску и отбросил капюшон назад.

— Господин! — произнес индус в ужасе.

— Несчастный, — гневно сказал господин Дюран, — где я тебе велел находиться? Скорее ступай на свое место… скорее. Ты еще успеешь это сделать.

Вот что произошло.

Господин Дюран приехал, в сопровождении Самы, опередив княгиню на несколько минут.

Двуместная каретка, привезшая их, тотчас же отъехала от подъезда.

Удивленный, что на его зов никто не откликается, чтобы отворить ему дверь, Дюран толкнул ее и таким образом вошел в особняк и стал повсюду отыскивать Сапваллу.

Наконец, он нашел его заснувшим.

Индус, врасплох застигнутый в своем непослушании, со всех ног и спотыкаясь бросился на двор.

Вскоре вторая карета остановилась перед подъездом особняка.

Бирруб голосом Димитрия окликнул привратника.

Сапвалла отворил дверь, карета поворотилась и остановилась под верандой.

Рожер и княгиня Валицкая вышли из экипажа.

Вместе прошли они через мраморное антре, украшенное позолоченными колоннами, где роскошные и благоухающие цветы наполняли большие вазы из яшмы.

Они достигли будуара, обитого атласом гранатового цвета.

Рожер чувствовал себя на седьмом небе; Валицкая была рассеянна и как бы чем-то занята или озабочена.

Та добыча, которой она столь домогалась, находилась теперь в ее руках. Но мысли ее были далеко… далеко!