Я так же: я убивала, потому что надо мною тяготело проклятие… О, ты, чья красота свидетельствует о небесном твоем происхождении, сжалься надо мной — я на коленях умоляю тебя об этом — освободи от тех чар, которые всесильно влекут меня по дороге зла. Избавь меня от тех мук, которые терзают меня, освободи, спаси меня! Ты можешь это сделать, я это знаю. О, не отталкивай меня! Оставь мне хотя какую-нибудь надежду. Позволь мне любить тебя, как…
Несчастная рыдала у ног Самы, и Сама, помимо своей воли, поддалась чувству жалости.
Какое-то странное чувство овладело ею при виде прекрасного создания, дошедшего до крайних пределов отчаяния.
Она не хотела более слышать голоса, который бы мог поколебать ее решимость.
— Замолчи, Вали, — произнесла она. — Довольно обмана! Чего ты хочешь от меня? Я — женщина!
И, далеко отбросив от себя атласный плащ, закутывавший всю ее фигуру, Сама явилась перед Вали в королевском одеянии, с короной, украшенной драгоценными камнями, — в том самом виде, как в тот день, когда ей удалось освободить Рожера от смертоносных объятий Вали, и когда она приказала схватить ее и сделать ее рабыней.
С глазами, расширенными от испуга, Вали поднялась с колен и прислонилась к стене.
— Королева! — вскричала она. — О, я не могу бороться против тебя… — продолжала она, вся дрожа. — Ты осудила меня на смерть. Я знаю, что я погибла. Выслушай меня! Во имя того, что тебе дорого, сжалься надо мной! Я удалюсь, пойду туда, куда ты прикажешь. Мне ничего не надо… Пусть я буду рабыней… Но только дозволь мне жить… О, дозволь мне жить!
Сама была тронута.
— Хорошо, — произнесла она. — Ты будешь жить — но ты должна уехать.
— Тотчас же, как ты прикажешь.
— В эту же ночь.
— Сию минуту.
Отчаяние поруганной любви, стыд, ужас — вот чувства, которые волновали душу Вали в эти минуты.
Убедившись в том, что ей позволяют жить, Вали задумала нечто адски-ужасное.
Она не смела выказать явное сопротивление Саме. Борьба с ней была ей не по силам.
Но она вспомнила, что у нее в комнате, на туалете, лежал кинжал.
— У меня к тебе есть еще просьба, — сказала Вали. — Я пойду туда, куда ты меня пошлешь. Я искуплю прежние свои преступления. Мне не надо ни моего золота, ни моих драгоценностей. Мне ничего этого не надо! Но у меня есть медный браслет, который надела мне на руку моя мать, умирая. Это единственно хорошее воспоминание во всей моей жизни. Этот браслет, конечно, ты позволишь мне взять. В этом ты мне не откажешь!
Сама находилась в нерешимости.
— Не думай, не бойся, что я хочу убежать!
— Если бы ты и захотела, ты не могла бы этого сделать, — отвечала ей Сама, — дом твой стерегут.
— Я сейчас вернусь, клянусь тебе в этом Дургой. Я вернусь, — сказала Вали с каким-то загадочным ударением на последнем слове.
И она бросилась к себе в комнату.
Кинжал находился там же, где и всегда.
Она схватила его, стиснула его рукоятку и, подняв высоко над головой руку, устремилась обратно, чтобы поразить им своего врага.
Но в эту минуту она споткнулась обо что-то круглое и упругое.
Вали упала, испустив крик ужаса.
Змее, выползшая из ящика, в котором держал ее обыкновенно Сапвалла, заползла сначала в середину растений, которые наполняли комнату. После этого, Найя ушла в темный коридор, которым должна была проходить Вали, и свернулась в клубок в самом темном углу его.
Попав под ногу Вали, змея мгновенно развернула свои кольца, бросилась на Вали и ужалила ее в руку около плеча.
Яд повлиял тотчас же: рука распухла и почернела.
Сине-багровые пятна выступили на груди и лице у жрицы Дурги.
Помутившийся и исполненный ужаса взор, судорожно сжимающееся горло, тяжелое и порывистое дыхание — все говорило о том, что смерть подступает неумолимо и быстро.
Скоро хрип, клокотавший в ее горле, прекратился. Глаза раскрылись и остановились. Зрачки закатились под самый лоб. Белки очертились кружками черной крови.
Крик, вырвавшийся из груди Вали, огласил весь особняк.
Господин Дюран и индусы служители прибежали на этот крик, полагая, что Саме грозит опасность.
Явился даже Рожер. Бирруб оставил его одного, и это обстоятельство позволило ему прибежать в залу.
Но то, что он увидел там, заставило его пошатнуться и отступить назад.
Он поднес свои руки ко лбу, отуманенному сильнейшей скорбью.
Последняя завеса упала с его глаз.
Он вспомнил!
Злой гений его лежал распростертым на полу.