Когда я пошла в начальную школу, отношения с одноклассниками у меня не складывались. Я ни с кем не дружила, но и не конфликтовала, держась обособленно и независимо.
Когда я перешла в старшую школу, вектор взаимоотношений с одноклассниками перешёл в пассивное бездействие и смирение с сложившимися обстоятельствами. В меня плевали, меня били, мне не давали прохода, дабы не упустить возможность лишний раз напомнить, что я – низшая раса, существо, которое заслуживает насилия и унижения без шанса на жалость и сочувствие. Я не хотела бить в ответ, я не могла позволить себе превратиться в тех монстров, которые меня окружали.
Я одевалась не так, как они, я вела себя не так, как они, я мыслила не так, как они, за это они меня уничтожали. Обезумевшей толпе свойственно ненавидеть то, чего они не понимают. Ещё со школьной скамьи я близко и болезненно познакомилась с ксенофобией.
Со мной не здоровались, не разговаривали и уж тем более не дружили. Если мне удавалось перекинуться хоть одной фразой за целую учебную неделю с кем-нибудь из моего класса, это была для меня большая радость. Так продолжалось до окончания школы: долгие годы изоляции и насилия при видимой картинке условной нормальности.
Учителя делали вид, что ничего не происходит. Классный руководитель для галочки грозила пальчиком моим обидчикам, при этом ясно давая мне понять, что отчислять за насильственные действия в мой адрес из школы никого не будут. Муж классного руководителя был бандитом; она тоже была на тёмной стороне и всячески выгораживала, оправдывала зло.
Меня толкали, пинали, выкидывали мой портфель и учебные принадлежности из окон на улицу. А те, кто не применял ко мне физического воздействия, смеялись над всем происходящим: для них это было шоу, они гоготали во всё горло в качестве аплодисментов за предоставленную им возможность полюбоваться издевательствами над живым человеком. И мне казалось, что ничто и никто не в силах избавить меня от этого кошмара наяву, нужно просто молчать и терпеть. В какой-то момент в моей голове возникла мысль о самоубийстве. Я долго рассуждала сама с собой о том, как это сделать менее болезненно для своего тела. Думала, думала, а потом меня вдруг осенило.
– Если меня не станет, то никто особо и не заметит моего отсутствия, найдут другую грушу для битья. А если я добьюсь того, чего не смогут они, выйдя из-за школьной скамьи? Что, если я стану круче их? Что, если мне все их изуверства только на пользу?
Вызов, брошенный самой себе, желание поиска кратчайшего пути в жизни, чтобы утереть всем нос, спортивный интерес к будущему – всё это было со мной все те жуткие, безнравственные, полные страдания годы. В моей голове созрел план. Я во что бы то ни стало докажу этому миру, что имею право на существование! Я буду жить назло всем и всему! Я буду жить! Я буду! Я буду! Я буду!
Самым запоминающимся, острым и исковеркивающим мою действительность стало событие, которое произошло со мной в стенах школы, когда мне было одиннадцать лет.
Шестой класс, октябрь. За окном осень, в кабинете недружелюбные одноклассники, идёт урок. Я захотела в туалет, но, всегда стесняясь отпрашиваться на уроке, терпела, даже когда было очень тяжело. Заявлять об этом во всеуслышание мне казалось чем-то постыдным и некрасивым.
Звонок с урока. Я вскочила из-за парты так, что чуть не снесла её, больно ударившись бедром об угол стола, и ринулась в туалет. Закрытых кабинок у нас не было, и получалось, что выставляешься напротив входной двери на всеобщее обозрение, если у тебя нет двух запасных рук. Когда одноклассники специально открыли дверь и я оказалась на виду у мальчиков и девочек, то стояла со снятыми штанами и трусами, смотрела на них, опешивши, в оцепенении не двигаясь с места и не пытаясь одеться или как-нибудь прикрыться, а они ржали, собравшись всей гурьбой посмотреть на то, «какое нынче представление дают в стенах школьного туалета».
Их дикий и безжалостный смех звенел у меня в ушах, оглушая и парализуя, из разинутых ртов сочились жестокость, ублюдочность, варварство по отношению к человеческой душе и телу, глаза, куда бы они ни взглянули, источали яд, проникающий в пространство школьного коридора, пропитывающий стены вседозволенностью и насилием.
Один из оравы не постеснялся зайти в женский туалет, не обращая внимание на только что вошедших старшеклассниц, которые поняли происходящее и также поддались всеобщему одурению, смеясь и тыкая в меня пальцем, и со всего размаху дал мне пощёчину. От удара я начала падать назад и, стукнувшись головой о кафельный пол, потеряла сознание.