– Да пройди в избу-то! – не выдержал Петр Михайлович. – Чё на пороге топчешься, ни тпру ни ну! Чаю выпей!
– Не резон мне чаи распивать. И ты собирайся. В засаду пойдем.
– Мам, можно и я с ними?! – подскочил Тимоха.
– Погоди. Я ничего не понимаю. Так вы кого подозреваете?
– Думаю, без деда Лепешкина тут не обошлось, – скромно предположил гость.
– Лепешкин? Это что, фамилия такая? – не понял Добров.
– Нет, Лепешкин – не фамилия. Это прозвище такое, – пояснил Тимоха. – Но уже никто и не помнит, как его настоящая фамилия.
Дядя Саня усмехнулся:
– Да как же его еще назвать, если у него и зимой и летом на калошах коровья лепешка прилипшая? Где он их только находит…
Отец Полины засобирался:
– В засаду так в засаду. Тимоха, дома сиди, поздно уже. Мы сами.
По всему было видно, что парень недоволен приказом деда, но ослушаться не смеет. Поворчав, Тимоха отправился спать.
Полина стала собирать посуду.
– Знаете, – неожиданно для себя сказал Добров, – я весь вечер думал о ваших словах… Ну, о том, что мне ехать было не нужно, если обстоятельства так сложились…
– И что же вы надумали? – поинтересовалась Полина. Она уже и забыла, что сказала такое Доброву.
– И никак не могу найти ответ, что же за причина. Вот сегодня пытался дозвониться другу… Вернее, бывшему другу, сотруднику своему, на которого очень зол был. И снова – осечка. Это что, звенья одной цепи?
– Наверное. А почему ваш друг – бывший? Вы поссорились?
– Я узнал, что он ведет двойную игру. Узнал, когда был в отъезде. Это был удар для меня.
– Из-за этого вы чуть не довели себя до инфаркта?
Добров кивнул:
– Были и другие причины. Мы с женой разошлись, я приехал навестить сына. Она заявила, что не позволит нам встречаться. Боюсь, не сумею описать вам своего состояния, что со мной сделалось…
– Я видела.
– Ну да… точно, вы видели.
– До такого состояния вас довели эмоции. Вот и занесло к нам, в глушь, чтобы вы отлежались, остыли. А эмоции – улеглись. Возможно, друг ваш ни в чем не виноват. Возможно, его оговорили. Бывает такое?
– Бывает, – со скрипом согласился Добров.
– Почему же вы поверили сразу, безоговорочно, не поставив на весы вашу дружбу?
– Я был в таком состоянии… Был готов принять любой удар, думал, что хуже не будет… Или по-другому: думал – пусть будет еще хуже!
– Вот видите! Ваша судьба держит вас здесь, чтобы вы разобрались в себе.
– Но ведь дело не во мне! Это внешние обстоятельства!
– Всегда дело в нас самих. Я думаю, ваша жена – не такой уж монстр. Ведь когда-то вы ее любили? Возможно, она просто хочет серьезно поговорить с вами. Возможно, надеется возобновить отношения ради сына.
– Я не стану возобновлять отношений! Пусть не надеется.
– Всегда можно найти компромисс, – возразила Полина.
Она не поддавалась на его воинственный тон, беседу вела спокойно, умиротворенно. «Как врач», – подумал Добров. Было приятно слушать ее. Суждения этой женщины утешали, как успокоительное. Хотелось верить в то, что она говорит.
– Пока люди живы, у них есть шанс. Враги могут стать друзьями, друзья могут и должны простить друг друга. Обидно тратить жизнь на ссоры и склоки.
Добров понял, что Полина говорит о себе. Она ничем не может восполнить свою утрату и, вероятно, многое хотела бы изменить в прошлом.
– Я так понял, Полина, что вы пять лет назад потеряли своего мужа?
– Потеряла, – спокойно кивнула Полина.
– А как все случилось? Или вам не хочется говорить об этом? Тогда не надо.
– Нет, отчего же? Скажу. Я вот врач, всем советы даю, а Колю недоглядела.
– Он болел?
– Да, он стал болеть, а я не могла понять, в чем дело. Точного диагноза не было. Слабость у него, вдруг весь потом покроется. То лежит целый день. Я его осмотрела, поняла, что печень увеличена. К врачам в район поехал. А там ему сказали: «Здоровый мужик, сорок лет, не стыдно по больницам таскаться?» Вроде как в симулянты его записали. Вернулся Коля и сказал: «К врачам меня больше не посылай». Так и лечила сама. А он не жалуется ни на что. Только иногда ляжет и лежит…
Полина помолчала. И Добров молчал, не зная, что сказать, и боясь прервать эту нечаянную исповедь. Вероятно, Полине, как и ему, было необходимо высказаться перед кем-то посторонним. Перед человеком беспристрастным, чужим. Она продолжала:
– Потом я все-таки вызвала на дом врача, нашего участкового. Вы его видели. Выписал уколы, они только Коле и помогали. А я уже к тому времени стала в клубе работать, и иногда мне приходилось заведующую на дискотеке подменять. Ну, на танцах дежурить. Уколы я делала мужу сама, строго по часам. В тот день суббота была, танцы. Я укол сделала и на дежурство ушла. Тимоха у деда после бани остался ночевать. А Коля вроде спать лег. Но, как оказалось, не уснул он. Плохо ему стало. Ночь уже была, час или два. Он стал звонить мне в клуб, это я так думаю. Но там такая музыка – грохот, шум. В зале телефона не слышно, аппарат ведь в кабинете заведующей стоит. А танцы у нас летом до утра, я домой часа в четыре пришла. Пришла – Коли нет. Я покричала во дворе: «Коля, Коля!» Решила – может, меня встречать пошел. Придет… Прилегла на минутку и уснула. А утром стук в окно разбудил. Девчонка соседская прибежала, восьми лет. Она еще ничего сказать не успела, только стукнула в окно. А я уже все поняла. И кричит: «Тетя Поля, ваш дядя Коля у Рябовых забора мертвый лежит!» Так и сказала. Корову в стадо выгоняла и увидела.
Я как-то сразу все поняла – что он шел-то ко мне, но другой дорогой. Вернее, это я пошла другой дорогой, потому что девочку пьяную домой отводила. У нас, знаете, девчонки, бывает, на танцах хуже парней напиваются… Я после этого стука в окно словно одеревенела вся, словно замерзла. Делала что-то, но ничего не соображала. Плакать не могла. Качалась на стуле, качалась…
Полина рассказывала, не видя собеседника. Она вся ушла туда, в свое горе.
Добров молчал, но ему казалось, он кожей чувствует, как ей было больно тогда, в то летнее утро. Она промокнула лицо полотенцем, которое держала в руках.
– Утомила я вас? – Виновато улыбнулась сквозь слезы. – Это я сейчас плачу. А тогда не могла. Не было слез. Только одна боль. Изнуряющая такая боль…
– Я понимаю.
– Я что-то разговорилась сегодня. Это впервые с тех самых пор. Плакать потом научилась, но говорить об этом не доводилось.
– Все проходит, – тихо сказал Добров и накрыл своей рукой руку Полины.
Она кивнула. Борису хотелось отвлечь ее от грустных мыслей, сказать что-то хорошее. Только он не мог придумать что. Ему хотелось рассказать ей, как он благодарен им с Тимохой за все. Он решил отблагодарить их по-настоящему щедро. Но не знал как. Все казавшееся простым и естественным до вчерашнего утра теперь могло выглядеть фальшивым, неуместным.
– Мне очень нравится ваш сын, Полина. Настоящий мужик.
– Спасибо.
– Учиться мечтает. Это хорошо. Только вам ведь одной непросто будет его выучить…
Полина пожала плечами:
– Я не одна. Отец мне помогает. А потом… Правильно вы заметили: он – будущий мужчина и в жизни будет пробиваться сам. Я в него верю.
– Я тоже, – согласился Добров. – Но считаю, что именно таким ребятам и нужно помогать.
Полина убрала перемытую посуду в буфет и вытерла стол. Взглянула на Доброва с недоверием. Ему так показалось. Он понял, что Полине не по душе разговор, но все же продолжил:
– Вы, Полина, с Тимофеем мне жизнь спасли. И я теперь тоже хочу что-нибудь для вас сделать. Но я не знаю, что именно вам нужнее в данный момент. Я мог бы оплатить Тимофею обучение. Нет, нет, вы выслушайте. Может, вы думаете, что это дорого? Для моей фирмы это нормально. Я в самом деле могу!
Добров торопился, потому что видел – Полина слушает его вполуха, она уже готовит ответ. Понял это по вспыхнувшему на щеках румянцу, по ставшему вдруг жестким блеску глаз.
– Конечно, это потом, в будущем. Но наверное, ему и сейчас много нужно. Компьютер, например. Вы лучше знаете, подскажите мне…
Полина улыбнулась почти неприметно. Он не мог расшифровать значение этой улыбки, во все глаза следил за изменениями в ее лице.