— А что, заметно? — спросила Ирма.
— Конечно, заметно. Вид у тебя какой-то потерянный, Ирма. Глазки не горят.
— Устаю, наверное. Бывает, и не высыпаюсь с Катюшкой.
— Ничего, подрастет твоя Катюшка очень быстро, не успеешь оглянуться. Соберетесь и поедете к бабушке в Германию сами. В гости.
Ирма никак не отреагировала на прогнозы гостьи. Она опустила голову и довольно сухо спросила:
— У вас ко мне дело, Полина Петровна? А то мне нужно свекрови помочь.
— Дело, — согласилась Полина, с большим интересом и беспокойством наблюдая за Ирмой. — Но теперь уж и не знаю, захочешь ли ты мне помочь…
— Почему же вы сомневаетесь? Я что — так изменилась?
— Изменилась, — подтвердила Полина. — Только в чем эти изменения, я пока не поняла. Не хочу тебе в душу лезть, только один вопрос задам: ты больше не хочешь в нашем театре играть?
— Ах это… Почему же не хочу? Хочу. Только некогда мне. У меня теперь ребенок, забот полно…
Неубедительно говорила Ирма, и Полина возразила:
— У нас почти все с детьми.
— Я, наверное) не такая расторопная, как другие. Ничего не успеваю, — уклончиво ответила Ирма.
— А мы новую пьесу читали по ролям. «Грозу» Островского. Скоро фестиваль…
Ирма посмотрела на Полину странными глазами. Будто та соль ей на рану сыпала.
— Значит, не придешь?
Ирма отвернулась и покачала головой.
— А вот твой муж уверял меня, что ты придешь, не откажешь мне.
Ирма вскинула на Полину глаза, полные удивления.
— Павел?!
— Ну, если у тебя другой муж есть…
Нет, все-таки глаза — зеркало души. Правильно классик сказал. Все в глазах Ирмы, что до того усердно пряталось, вылезло наружу. Особенно эта нежданная, нечаянная радость. Она словно хотела и не могла поверить в то, что сказала Полина.
— Полиночка Петровна, ой! Правда? А какая у меня роль? А в библиотеке есть еще Островский?
Вот теперь Полина видела настоящую Ирму. Ту, которую знала много лет. Ту, которая Снегурочкой была у них в клубе на Новый год много лет подряд, пока не забеременела.
— Я тебе пьесу принесла, — обрадовала ее Полина. — Почитай роль Катерины.
— Катерины! Вы не шутите? — Ирма выхватила пьесу, словно тотчас же собиралась засесть за нее.
— В среду репетиция, в семь. Не опаздывай.
— Ага…
Полина покидала «термитник» Гуськовых, мягко говоря, озадаченная. Но долго думать о Гуськовых не пришлось — нужно было зайти еще к двум больным, а потом навестить отца. Тот ждал дочку каждый день и, если она не успевала зайти или что-то ей мешало, приходил сам. Так было заведено.
Полкан заюлил, запрыгал на цепи, увидев хозяйку. Полина потрепала пса по загривку. Заметила — у отца на крыльце свежая ступенька. Так и ищет, что бы обновить. Кругом у отца порядок, чистота. Лучше, чем при матери. А той уж три года как нет. До того как умереть, мать несколько лет парализованная лежала, а ухаживал за ней отец. Один. Дочери только помогали по возможности. Он говорил им: «Это мой крест. Она со мной намучилась, моя теперь очередь…»
И то слово — намучилась. Что правда, то правда. Сколько лет он пил беспробудно? В своем детстве Полина и не помнит трезвого отца. Но сумел завязать с этим делом. Как ему это удалось, для Полины так и осталось секретом.
Полина нашла отца в мастерской, устроенной в сарае. Он орудовал рубанком. У ног высилась гора сосновых стружек. Отец мастерил оконные рамы. В углу мастерской торчком стоял новый сосновый гроб.
— Нюра, соседка заказала, — кивнул он на свою работу. — Как дела?
— Все в порядке. Пап, ты бы прикрыл его чем-нибудь, — Полина показала глазами на отцову домовину.
— А чего стесняться? Все там будем.
Полина вышла из мастерской. С тех пор как похоронила Николая, не выносила запаха свежей сосны.
Направилась в дом, отец вышел из сарая следом за ней.
— Любава приезжала, — моя руки под рукомойником, бросил отец. — Что ж не зашла?
— Что ты обедал, пап?
— Щи вчерашние оставались. Винегрет настругал. Будешь?
— Спасибо, пап, не хочу.
— Так что у Любавы? Не все в порядке, что ль? Чего молчишь-то? Или с Танюшкой не так?
— С Танюшкой все в порядке.
— Да говори уж, что там. Все равно ведь узнаю. Не свои, так чужие скажут. Ну?
— Семен у нее загулял. Ушел к Сизовой, их продавщице.
— Эх! — Отец крякнул, взмахнул рукой, с горечью головой покачал. Он ничего не скажет, но теперь будет думать о старшей дочери, переживать.
На кухне отец загремел посудой. Полина выложила на стол гостинцы — пачку чая, лимон, печенье.
— Как Любава? — после паузы спросил он.