— Брут, мне не нравится твоя кожа. Подойди, пожалуйста, поближе к свету.
Четырнадцатилетний подросток не шевельнулся, склонившись над листом бумаги Фанния с тростниковой палочкой в руке, на которой давно уже высохли чернила.
— Подойди сюда, Брут. Сейчас же, — спокойно повторила мать.
Он знал ее. Поэтому отложил палочку. Мать не вызывала у него смертельного ужаса, но навлекать на себя ее неудовольствие он не хотел. Один ее зов еще можно было проигнорировать, но повторный означал, что она ждет немедленного повиновения. Поднявшись, он подошел к окну, где стояла Сервилия. Ставни были широко открыты. Рим задыхался от ранней, не по сезону, жары.
Хотя Сервилия была невысокого роста, а Брут в последнее время стал быстро расти, он все еще был не намного выше ее. Мать цепко взяла его за подбородок и принялась пристально рассматривать красные прыщи, вызревающие у него вокруг рта. Потом смахнула черные кудри со лба: и тут тоже!
— Тебе надо подстричься! — сказала она и так дернула за локон, падающий на глаза, что у мальчика выступили слезы.
— Мама, короткие волосы — это неинтеллектуально, — возразил он.
— Короткие волосы — это практично. Они не закрывают лицо и не раздражают кожу. О, Брут, как с тобой трудно!
— Если ты хотела сына-воина с короткой стрижкой, мама, то вместо двух девочек родила бы от Силана больше мальчиков.
— Один сын нам по средствам. На двоих понадобилось бы куда больше денег. Кроме того, если бы я родила Силану сына, ты не был бы его наследником. Тебе осталось бы только состояние твоего отца.
Сервилия прошла к столу, за которым работал Брут, и принялась нетерпеливо перебирать разные свитки.
— Посмотри на этот беспорядок! Неудивительно, что ты сутулишься. Тебе надо ходить на Марсово поле с Кассием и другими мальчиками из твоей школы, а не тратить время в пустых попытках изложить всего Фукидида на листе бумаги.
— Но я пишу лучшие краткие переложения во всем Риме, — хвастливо заметил Брут.
Сервилия с иронией посмотрела на сына.
— Фукидид был довольно лаконичен, но все же ему понадобилось написать несколько книг, чтобы изложить всю историю конфликта между Афинами и Спартой. Какой прок в том, что ты ломаешь его прекрасный греческий язык, чтобы ленивые римляне могли прочесть твое изложение, а потом поздравлять себя с тем, что знают о Пелопоннесской войне все?
— Литература становится слишком пространной, — упорствовал Брут. — Человек не может охватить ее всю, не прибегая к конспектам.
— Твоя кожа делается все хуже и хуже, — произнесла Сервилия, возвращаясь к теме, которая ее действительно интересовала.
— Это свойственно всем мальчикам моего возраста.
— Но это не входит в мои планы относительно тебя.
— Да помогут боги всем и всему, что не входит в твои планы относительно меня! — воскликнул он, охваченный внезапным порывом раздражения.
— Одевайся, мы выходим, — только и проговорила Сервилия, покидая комнату сына.
Когда Брут появился в атрии просторного дома Силана, на нем была простая белая тога для юношей. Официально он станет мужчиной лишь в декабре, в день праздника Ювенты, богини юности. Мать уже поджидала его. Когда Брут приблизился к ней, она в очередной раз критически оглядела его.
Да, определенно он сутулится. А каким милым ребенком он был еще в прошлом январе, когда Сервилия заказала его бюст у Антенора, лучшего скульптора-портретиста во всей Италии… Но сейчас половое созревание стало проявляться слишком агрессивно, и былое очарование детства безвозвратно исчезало — даже на предубежденный взгляд матери. Глаза у него были, большими, черными, взгляд под тяжелыми веками — мечтательным. Но его нос отнюдь не становился истинно римским, разрушая все надежды Сервилии, он упорно оставался коротким и курносым, как и ее собственный. А кожа, которая прежде была такого чудесного оливкового цвета, столь гладкая и безупречная в младенчестве, теперь внушала ей ужас. Что, если Брут войдет в число несчастных с теми нездоровыми прыщами, которые оставляют неизгладимые рытвины на лице? Очень скоро мальчику исполнится пятнадцать лет. Прыщи! Как отвратительно и низко! Но начиная с завтрашнего дня Сервилия начнет наводить справки у врачей и знахарей. И нравится это Бруту или нет, он будет ежедневно ходить на Марсово поле и выполнять там необходимые упражнения. Он обязан учиться военному делу. Это необходимо. В семнадцать лет он должен записаться в римские легионы. Конечно, в качестве контубернала, а не простого солдата. Ее Брут станет кадетом в личном штабе какого-нибудь командира-консуляра, который примет мальчика к себе благодаря его имени. Происхождение Брута и общественное положение его семьи этому порукой.