Цезарь вздохнул.
— Отчасти, быть может. О, нельзя сказать, что он не глянулся мне так же, как не понравилась его мать. Просто он занудливый, как унылая собака.
— Что за звериная метафора!
Он коротко засмеялся.
— Юлия — такая прелестная малышка. И такая живая. Ее мать и я — мы были так счастливы… Я хотел бы видеть и дочь счастливой в браке.
— Из зануд получаются неплохие мужья, — заметила Аврелия.
— Значит, ты — за их союз.
— Да. Если мы упустим этот шанс, другого такого же может не представиться. Его сестры уже заполучили молодого Лепида и старшего сына Ватии Исаврийского, так что двоих подходящих претендентов мы лишились. Возможно, ты лучше отдашь ее сыну Клавдия Пульхра или Цицилия Метелла? А может, сыну Помпея Магна?
Цезаря так и передернуло.
— Ты абсолютно права, мама. Лучше унылая собака, чем хищный волк или шелудивая дворняжка! Сказать честно, я надеялся на кого-нибудь из сыновей Красса.
Аврелия фыркнула.
— Красc — твой хороший друг, Цезарь, но ты превосходно знаешь, что он никому из своих сыновей не позволит жениться на девушке без значительного приданого.
— Ты опять права, мама. — Цезарь хлопнул себя по коленям — верный знак, что он принял решение. — В таком случае пусть будет Марк Юний Брут! Кто знает? Вдруг он превратится в неотразимого красавца, как Парис, когда минует стадия прыщей!
— Я очень хочу, чтобы ты не был таким легкомысленным, Цезарь! — произнесла его мать, поднимаясь, чтобы вернуться к своим бухгалтерским книгам. — Это помешает твоей карьере на Форуме, как иногда мешает карьере Цицерона. Бедный мальчик никогда не будет ни красивым, ни лихим.
— В таком случае, — совершенно серьезно сказал Цезарь, — ему повезло. Чересчур красивым людям обычно не доверяют.
— Если бы женщины могли голосовать, — лукаво заметила Аврелия, — это положение вещей изменилось бы очень скоро. Каждый смазливый Меммий становился бы царем Рима.
— Не говоря уже о каждом Цезаре, да? Спасибо, мама, но я предпочитаю оставить все так, как есть.
Вернувшись домой, Сервилия не сообщила о своем разговоре с Цезарем ни Бруту, ни Силану. Не сказала она и о том, что завтра опять пойдет к нему. В большинстве домов новости распространяются через слуг, но только не через слуг Сервилии. Два грека, которых она брала для эскорта всякий раз, когда куда-нибудь отправлялась, были старыми прислужниками и отлично знали: лучше не болтать о хозяйке, даже среди соотечественников. История о няне, которую Сервилия выпорола, а потом распяла за то, что та уронила малютку Брута, последовала за госпожой из дома Брута в дом Силана, и все знали, что Силан не в силах справиться с темпераментом своей жены. С тех пор никого больше не распинали, но пороли часто, и это обеспечивало мгновенное повиновение и постоянное молчание. В этом доме рабов не освобождали, чтобы те могли нахлобучить фригийский колпак — шапку свободы и называть себя вольноотпущенниками. Раб, проданный Сервилии, оставался рабом навеки.
Поэтому два грека, проводив на следующее утро госпожу в нижний конец улицы Патрициев, даже не пытались посмотреть, что находится в здании, куда она отправилась, и даже не мечтали о том, чтобы потом пробраться наверх и подслушать у дверей или заглянуть в замочную скважину. Конечно, они не подозревали матрону в связи с каким-нибудь мужчиной. Сервилия была слишком хорошо известна. В этом отношении она была безупречна. Она была гордячкой. От равных ей по происхождению до самых ничтожных слуг — любой знал: даже Юпитера Наилучшего Величайшего Сервилия считает ниже себя.
Может быть, случись всемогущему богу пристать к Сервилии, он и получил бы от ворот поворот, но союз с Гаем Юлием Цезарем определенно занимал ее мысли и выглядел в них самым привлекательным образом, когда она в одиночестве поднималась по лестнице. На этот раз того странного и довольно шумного маленького человечка нигде не было видно, и Сервилия отметила это. Предположение о том, что нечто иное, чем помолвка сына, получится из ее разговора с Цезарем, поначалу не приходило ей в голову, пока она не почувствовала в нем перемену — когда она уже стояла возле двери, собираясь уходить. Перемену достаточно ощутимую, чтобы у нее появилась надежда… Нет, предчувствие. Конечно, она знала то, что знал весь Рим: Цезарь слишком придирчив к своим женщинам. Он требовал, чтобы они были исключительно чистыми. Поэтому перед новым визитом Сервилия тщательно вымылась и ограничилась несколькими каплями духов, чтобы они не перебивали запаха тела. К счастью, она почти не потела и никогда не надевала одно платье больше одного раза. Вчера на ней было ярко-красное. Сегодня она выбрала насыщенный желтый цвет, в ушах покачивались янтарные подвески, на шее лежало янтарное ожерелье. «Я нарядилась, чтобы быть соблазненной», — подумала она и постучала в дверь.