Второе предложение Корнелия чуть не провалилось, зато показало его способность к компромиссу, что в общем и целом несвойственно выходцам из Пицена. В намерения Корнелия входило лишить Сенат права выпускать декреты, освобождающие какого-нибудь человека от соблюдения определенного закона.
Естественно, только очень богатые или очень знатные могли рассчитывать на это освобождение, обычно предоставляемое в тех случаях, когда какой-нибудь сенаторский оратор созывал специальное собрание, предварительно позаботившись о том, чтобы присутствовали только его сторонники. Всегда ревностно относившийся к своим прерогативам, Сенат стал возражать Корнелию так яростно, что тот сразу понял: он проиграл. Поэтому плебейский трибун ввел в свой законопроект поправку: право освобождать отдельного гражданина от соблюдения закона остается за Сенатом, но только при условии, что должен быть собран кворум в двести сенаторов. И в этом виде закон был принят.
После этого интерес Цезаря к Гаю Корнелию начал быстро расти. Корнелий принялся за преторов. Со времени диктаторства Суллы их обязанности были ограничены гражданским и уголовным правом. Согласно закону, когда претор вступает в должность, он должен опубликовать свои edicta — правила и инструкции, которым он лично будет следовать при отправлении правосудия. Недостаток данного положения заключался в том, что закон не обязывал претора соблюдать свои edicta. И как только возникала необходимость сделать одолжение какому-нибудь другу или же просто некое дело сулило неплохие деньги, edicta игнорировались. Корнелий просил плебс ликвидировать этот пробел в законе и заставить преторов придерживаться правил и инструкций, которые они сами же оглашали. Предложение имело смысл и было принято как закон.
К сожалению, Цезарь мог только наблюдать: патриций не имел права участвовать в делах плебса. Поэтому Цезарь не присутствовал в колодце комиций, не голосовал в Плебейском собрании, не выступал там и не поднимал голоса в его судебных процессах. Не мог он и выдвигать свою кандидатуру на должность плебейского трибуна. Поэтому Цезарь вместе с другими патрициями стоял на ступенях курии Гостилия настолько близко к плебсу, насколько дозволяли правила.
Действия Корнелия демонстрировали любопытный аспект в поведении Помпея, которого Цезарь никогда не считал хоть немного заинтересованным в том, чтобы исправлять зло. Но вероятно, некоторое стремление к тому у него все же имелось, учитывая настойчивость Гая Корнелия в делах, которые никак не могли повлиять на планы Помпея. А еще более вероятно, заключил Цезарь, что Помпей просто использовал Корнелия, чтобы всячески мешать таким людям, как Катул и Гортензий, лидерам boni. Ибо boni были категорически против специальных военных назначений, а Помпей опять добивался специального назначения.
Рука Великого Человека явно виделась — по крайней мере, Цезарю — в следующем предложении Корнелия. Гай Пизон, вынужденный теперь, когда Глабрион уехал на Восток, один управляться со всеми делами, был раздражителен, бездарен и мстителен. Как политик он полностью принадлежал Катулу и партии «хороших». Он готов был разразиться убийственной тирадой против любого специального назначения Помпея и говорить до тех пор, пока Дом Сената не пошатнется. И вся его свора — Катул, Гортензий, Бибул и прочие — будут согласно лаять у него за спиной. Малоприятный, вопреки своему имени, Кальпурний Пизон, невзирая на своих в высшей степени почтенных предков, победил на выборах исключительно благодаря взятке, вовремя врученной кому-то влиятельному. И вот теперь Корнелий выдвинул новый законопроект о взятках. Пизон и boni почувствовали, как холодный ветер подул им в затылок, особенно когда плебс ясно дал понять, что одобряет данный проект и примет закон. Конечно, плебейский трибун от boni мог наложить вето, но Отон, Требеллий и Глобул были не настолько уверены в своем влиянии, чтобы использовать право вето. Вместо этого партия «хороших» стала энергично уговаривать плебс, и особенно трибуна Корнелия, чтобы те позволили Гаю Пизону самому сформулировать новый закон о взятках. «А это, — вздохнув, подумал Цезарь, — неизбежно приведет к тому, что закон не будет угрожать ни одному взяточнику, и меньше всего — Гаю Пизону». Бедного Корнелия перехитрили.
Когда Авл Габиний взял слово, он не говорил ни о пиратах, ни о специальном назначении для Помпея Великого. Он предпочел сосредоточиться на второстепенных вопросах, потому что был проницательнее и умнее Корнелия. И уж определенно не был таким альтруистом. Габинию удалось провести небольшой плебисцит, в результате которого иностранным послам запрещалось занимать деньги в Риме, что было явно более скромной версией предложения Корнелия, касающегося всех иноземных сообществ. Но какие отдаленные цели преследовал Габиний, когда предложил закон, согласно которому Сенату предписывалось в течение февраля иметь дела только с иностранными делегациями? Сообразив, Цезарь засмеялся. До чего умен наш Помпей! Как изменился Великий Человек с тех пор, как вошел в Сенат консулом, сжимая в потном кулаке составленное Варроном руководство по поведению, чтобы не допустить ляпсусов! Ибо именно этот lex Gabinia яснее ясного сообщил Цезарю о том, что Помпей намеревался сделаться консулом второй раз и заранее обеспечивал себе преимущество, когда наступит этот второй срок. Никто из возможных кандидатов не получит больше голосов, чем Помпей, следовательно, именно Помпей будет старшим консулом. Это означало, что фасции и с ними власть ему вручат в январе. В феврале настанет очередь младшего консула, а в марте фасции опять вернутся к старшему консулу. В апреле они перейдут к младшему консулу. Но если в феврале Сенат будет, как ему предписано, заниматься исключительно иностранными делами, то у младшего консула не будет шанса показать себя аж до апреля. Блестяще!