Красивый и импозантный, Гортензий медленно повернулся кругом и, казалось, каждому посмотрел в глаза — трюк, которым он с успехом пользовался в судах уже больше двадцати лет.
— И что же затем делает это пиценское ничтожество, Помпей, когда возвращается в нашу любимую страну? Против всех установлений конституции он переводит свою армию через Рубикон, входит в Италию и начинает шантажировать нас, требуя, чтобы мы разрешили ему выдвинуть свою кандидатуру на должность консула! У нас не было выбора. И Помпей стал консулом. И даже сегодня, почтенные отцы, каждая клеточка моего тела восстает против отвратительного прозвания «Магн», которым он наградил себя! Ибо он — не «Великий»! Он — фурункул, карбункул, гнойник на коже нашего Рима! Как смеет Помпей соображать, будто он может опять шантажировать Сенат? Как смеет он подстрекать на это своего верного приспешника Габиния? Неограниченный империй, неограниченные силы, неограниченные деньги — как вам это нравится? Когда Сенат уже имеет на Крите способного командира, который отлично выполняет свою работу! Повторяю, отлично выполняет! Отличная работа! Отличная, отличная!
Азиатский стиль риторики Гортензия теперь проявился в полную силу, и Палата спокойно слушала одного из своих непревзойденных спикеров (особенно потому, что она была согласна с каждым его словом).
— Я говорю вам, коллеги, что никогда, никогда, никогда не соглашусь с таким назначением, какое бы имя ни было названо! Только в наше время Рим вынуждают прибегать к неограниченному империю и неограниченному командованию! Это все неконституционно, нетрадиционно, незаконно и неприемлемо! Мы очистим Наше море от пиратов, но сделаем это так, как принято у римлян, а не пиценцев!
При этих словах Бибул вдруг затопал ногами, приветствуя выступление Гортензия радостными возгласами, и вся Палата присоединилась к нему. Гортензий сел, покраснев от удовольствия.
Авл Габиний слушал его равнодушно, а в конце речи, пожав плечами, поднял руки.
— Римский способ, — громко заговорил он, когда одобрительные возгласы затихли, — стал до такой степени неэффективным, что его лучше было бы назвать писидийским! Если для того, чтобы выполнить эту работу, потребуется Пицен, то пусть будет Пицен. Ибо что такое Пицен, если не Рим? Ты, Квинт Гортензий, проводишь географические границы, которых не существует!
— Замолчи, замолчи, замолчи! — взвизгнул Пизон, вскакивая с кресла и бросаясь вниз с курульного возвышения к скамье трибунов. — Ты посмел болтать о Риме, ты, галл из галльского гнезда? Ты посмел смешать Галлию и Рим! Осторожнее, галл Габиний, берегись, как бы тебя не постигла судьба Ромула, который не вернулся с охоты!
— Угрозы! — крикнул Габиний, вскакивая. — Вы слышите его, почтенные отцы? Он грозит убить меня, ибо именно это случилось с Ромулом! Его убили люди, недостойные быть ремнями его сандалий, прятавшиеся в Козьем болоте Марсова поля!
Поднялся страшный шум, но Пизон и Катул постарались всех утихомирить, не желая, чтобы сенаторы разошлись по домам прежде, чем они выскажутся. Габиний возвратился на свое место на конце скамьи для плебейских трибунов и стал наблюдать с горящими глазами, как консул и консуляр обходят собравшихся, успокаивая, уговаривая, убеждая их сесть на свои места.