— Ну вот, здесь нас никто не подслушает, — сказал Красc.
Он поскреб свою лысину, которая вдруг проступила после того, как он год побыл младшим консулом у Помпея. Именно тогда у Красса начали сильно выпадать волосы. Красc полагал, что это вызвано треволнениями, связанными с необходимостью возместить тысячу талантов, которые он был вынужден потратить, дабы закончить свое консульство с наилучшей репутацией среди народа. Ему и в голову не приходило, что его лысина имеет какое-то отношение к возрасту: в этом году ему исполнялось пятьдесят. Но Марк Красc и слышать не хотел о старении и во всем винил свои финансовые беспокойства.
— Вот увидишь, — сказал Цезарь, глядя на красивую смуглую девчушку в уличном «классе», — сегодня вечером к тебе явится не кто иной, как наш дорогой Квинт Лутаций Катул.
— О-о!.. — воскликнул Красc, глядя на грабительскую цену, написанную мелом на деревянной дощечке, что была прислонена к глазированному керамическому кувшину с тапробанским перцем. — А что случилось, Цезарь?
— Тебе стоило оставить свои бухгалтерские книги и пойти сегодня на заседание Плебейского собрания, — ответил Цезарь.
— Было интересно?
— Восхитительно, хотя и не неожиданно — для меня, по крайней мере. В прошлом году у меня состоялся небольшой разговор с Магном, поэтому я был подготовлен. Сомневаюсь, что кто-нибудь еще знал, кроме Афрания и Петрейи, которые составили мне компанию на ступенях курии Гостилия. Со мною был еще Цицерон, но он просто заглянул туда из любопытства. У него замечательный нюх. Он всегда знает, на какое собрание стоит прийти.
Красc — отнюдь не дурак в политике — отвел взгляд от дорогущего перца и уставился на Цезаря.
— Ого! И чего же хочет наш друг Магн?
— Габиний предложил плебсу предоставить неограниченный империй и все прочее — в абсолютно неограниченном количестве — одному человеку. Естественно, он не назвал этого человека. Цель предоставления всего в неограниченном количестве — покончить с пиратами, — пояснил Цезарь и улыбнулся, увидев, как девочка своей восковой дощечкой ударила по голове сидевшего рядом мальчика.
— Идеальная работа для Магна, — сказал Красc.
— Конечно. Я понимаю, что он обдумывал этот вопрос больше двух лет. Однако среди сенаторов подобное назначение не будет популярным, не так ли?
— Включая Катула и его мальчиков.
— Катула поддержит большинство членов Сената, вот увидишь. Они никогда не простят Магна за то, что он вынудил их сделать его консулом.
— И я тоже, — решительно заявил Красc. Он глубоко вдохнул. — Значит, ты думаешь, что Катул попросит меня изъявить желание выполнить эту работу, выступив против Помпея, да?
— Обязательно.
— Заманчиво, — сказал Красc.
Его внимание опять отвлекла школа, потому что маленький мальчик плакал, и педагог пытался предотвратить всеобщую свалку учеников.
— Не дай себя уговорить, Марк, — мягко сказал Цезарь.
— Почему?
— Это не сработает. Поверь мне, это не сработает. Если Магн подготовился так, как я думаю, — пусть он и получит это поручение. Твои торговые операции страдают от пиратов, как и любые другие. Если ты достаточно умен, ты останешься в Риме и воспользуешься свободными от пиратов водными путями. Ты знаешь Магна. Он выполнит это задание, и выполнит хорошо. А все остальные будут сидеть сложа руки и ждать. Ты можешь использовать все эти месяцы, которые предоставит тебе всеобщий скептицизм, чтобы подготовиться к лучшим временам, — сказал Цезарь. — А лучшие времена непременно наступят.
Цезарь отлично знал, что это — самый убедительный аргумент, какой он может выдвинуть. Красc кивнул и выпрямился.
— Ты убедил меня, — произнес он и поглядел на солнце. — Время еще немного поработать со счетами, а потом я отправлюсь домой, чтобы принять Катула.
Оба спокойно прошли сквозь хаос, возникший в школе. Цезарь с сочувствием посмотрел на маленькую причину сумятицы — смуглую девочку — и улыбнулся.
— До свидания, Сервилия! — сказал он ей.
Красc, уже готовый расстаться с Цезарем, был поражен.
— Ты знаешь ее? Она — из рода Сервилиев?
— Нет, я ее не знаю, — громко крикнул Цезарь, уже успевший отойти далеко. — Она просто очень напоминает мне будущую свекровь Юлии!
Так и получилось, что, когда Пизон-консул созвал Сенат на рассвете следующего утра, лидеры этого органа не нашли другого полководца, чтобы противопоставить его Помпею. Беседа Катула с Крассом потерпела крах.
Конечно, новость о том, что происходит, быстро распространилась по всем рядам Палаты, и оппозиция со всех сторон ожесточилась — к большому удовольствию boni. Сулла умер совсем недавно, и большинство еще не забыли, как он, несмотря на свои милости к аристократии, требовал от Сената выкупа. И Помпей был его любимцем, его палачом. Помпей убил много сенаторов, сторонников Цинны и Карбона, а затем убил Брута и принудил Сенат позволить ему избираться в консулы, не будучи сенатором. Это последнее преступление было самым непростительным. Цензоры Лентул Клодиан и Попликола, сторонники Помпея, все еще пользовались влиянием, но его самых сильных наемников, Филиппа и Цетега, уже не было. Один ушел в отставку и стал вести бурный образ жизни, другой умер.
Неудивительно, что, войдя этим утром в курию Гостилия в своих тогах цензоров, Лентул Клодиан и Попликола по суровым лицам присутствующих поняли: сегодня им не следует говорить в пользу Помпея Великого. Такого же мнения придерживался и Курион, еще один наемник Помпея. Что касается Афрания и старого Петрейи, их ораторские способности были настолько ограниченны, что им было приказано даже не пытаться заговорить. Красc и вовсе отсутствовал.
— Разве Помпей не собирается в Рим? — спросил Цезарь у Габиния, когда понял, что самого Помпея тоже нет.
— Он на пути сюда, — ответил Габиний. — Но не появится, пока его имя не назовет плебс. Ты же знаешь, как он ненавидит Сенат.
После того как авгуры истолковали знаки, а Метелл Пий, великий понтифик, прочитал надлежащие молитвы, собрание открыл консул Пизон, у которого были фасции на февраль.
— Я понимаю, — начал он со своего курульного кресла, стоящего на возвышении в дальнем конце Палаты, — что сегодняшнее собрание, согласно последней законодательной инициативе плебейского трибуна Авла Габиния, посвящено не традиционным делам февраля. В одном отношении это именно так! Но в другом, поскольку дело касается командования за пределами Рима, оно своевременно. Однако все эти рассуждения не относятся к делу. Ничто в lex Gabinia не может помешать нашему собранию обсудить неотложные дела!
Он поднялся. Типичный Кальпурний Пизон — высокий, очень смуглый, с густыми бровями.
— Этот самый плебейский трибун, Авл Габиний из Пицена, — он четким жестом указал на затылок Габиния, сидящего ниже его, в дальнем левом конце скамьи для трибунов, — вчера, не известив предварительно Сенат, созвал Плебейское собрание и поведал его членам, — или тем немногим, кто присутствовал, — как отделаться от пиратов. Не посоветовавшись ни с нами, ни с кем-либо другим! Он заявил, что надлежит предоставить одному-единственному человеку неограниченный империй, все деньги и всю военную силу! Он предложил это, не называя никаких имен, но кто из нас может сомневаться, что в голове этого пиценца застряло только одно имя? Этот Авл Габиний и его земляк из Пицена, плебейский трибун Гай Корнелий — не из знаменитой семьи Корнелиев — с тех пор, как вступили в должность, уже доставили нам, истинным наследникам великого Рим, более чем достаточно неприятностей. Я, например, был вынужден выдвинуть законопроект о взятках на курульных выборах. Я, например, был хитро лишен моего коллеги-консула. Я, например, был обвинен в бесчисленных преступлениях, и в частности в подкупе электората на выборах. Все вы, присутствующие здесь, сознаете серьезность нового предложенного нам lex Gabinia. Вы также знаете, как сильно он нарушает каждый аспект mos maiorum. Но в мои обязанности не входит открывать дебаты, я только должен направлять их. По той причине, что кому-либо из вновь выбранных магистратов слишком рано еще присутствовать здесь, я обращаюсь к преторам нынешнего года и прошу назначить спикера.