У него появилась новая причуда: он не носил под тогой туники, потому что в первые дни Республики граждане одевались именно так. И если бы взгляд Сервилии не был замутнен ненавистью, она должна была бы признать, что эта поразительная и экстравагантная мода (в которой никто не мог с ним соперничать) ему шла. Двадцатипятилетний мужчина в расцвете сил, здоровый и хорошо сложенный, он жил строго и экономно, как рядовой солдат во время войны со Спартаком. Катон не ел жирного, пил только воду. Короткие вьющиеся волосы, каштановые с красноватым оттенком; большие светло-серые глаза; гладкая загорелая кожа. Он очень выигрывал, обнажая всю правую сторону тела, от плеча до бедра. Любой мог любоваться его хорошо развитыми грудными мышцами и плоским животом. Открытая правая рука также демонстрировала мускулы. Голова на очень длинной шее была красивой формы, а рот мог просто свести с ума. Если бы не его жутко большой нос, Катон соперничал бы с Цезарем, Меммием или Катилиной. Но нос – огромный, тонкий, острый, крючковатый – портил все. Как будто он жил отдельно от лица, как говорили люди.
– Я уже собирался уходить, – заговорил Катон громким, резким, немузыкальным голосом.
– Жаль, что не ушел, – отозвалась Сервилия сквозь зубы (без скрежета, хотя ей хотелось скрипнуть).
– Где Марк Юний? Мне сказали, что ты брала его с собой.
– Брут! Зови его Брут, как все остальные!
– Я не одобряю перемен, которые последнее десятилетие внесло в наши имена, – произнес он еще громче. – Человек может иметь одно, два или даже три прозвища, но традиция требует, чтобы его называли по родовому имени.
– А я очень рада этим переменам, Катон! – ответила Сервилия, выделяя голосом прозвище. – Что касается Брута, ты не можешь его увидеть.
– Ты думаешь, что я отступлю! – задиристо продолжал он. – Но я никогда не отступлю, Сервилия. Пока я жив, я ни от чего не отступлю. Твой сын – мой кровный племянник, а в его окружении нет ни одного мужчины. Нравится это тебе или нет, но я намерен выполнить свой долг по отношению к нему.
– Paterfamilias – его отчим, а не ты.
Катон засмеялся. Этот смех был похож на пронзительное ржание.
– Децим Юний – бедный простофиля, которого постоянно тошнит. Он способен воспитать твоего сына не больше чем умирающая утка.
Хотя Катон обладал чрезвычайно толстой шкурой, Сервилия знала каждую из мельчайших трещин в ней. Например, Эмилия Лепида. Как Катон любил ее, когда ему было восемнадцать лет! Но Эмилия Лепида лишь использовала его, чтобы заставить Метелла Сципиона ревновать и вернуться к ней.
И Сервилия вдруг сказала:
– А я сегодня у Аврелии видела Эмилию Лепиду. Как она хороша! Настоящая маленькая женщина и мать. Она говорит, что никогда еще так не любила Метелла Сципиона.
Стрела явно попала в цель. Катон побледнел.
– Она использовала меня как наживку, чтобы вернуть его, – ответил он с горечью. – Типичная женщина – хитрая, лживая, беспринципная.
– Надеюсь, такого же мнения ты и о своей жене? – осведомилась Сервилия, широко улыбаясь.
– Атилия – моя супруга. Если бы Эмилия Лепида сдержала слово и вышла за меня, она вскоре поняла бы, что я не терплю женских хитростей. Атилия делает то, что ей говорят, и ведет примерную жизнь. Я приемлю лишь идеальное поведение.
– Бедная Атилия! Ты приказал бы ее убить, если бы почувствовал от нее запах вина? Двенадцать таблиц позволяют тебе сделать это, а ты у нас ярый приверженец древних законов.
– Я – верный сторонник старых порядков и mos maiorum Рима! – выпалил он, раздул ноздри, так что они стали похожи на пузыри. – Мой сын, моя дочь, она и я – мы все едим пищу, приготовленную Атилией; мы живем в комнатах, за порядком в которых она следит сама, и носим одежду, которую моя жена шьет из сотканной ею ткани.
– Так вот почему ты такой голый! Наверное, она большая труженица!
– Атилия идеальная жена, – повторил Катон. – Я никогда не допущу, чтобы детей отдавали под присмотр слуг или нянек, поэтому Атилия лично отвечает за трехлетнюю дочь и годовалого сына.
– Я же сказала, что она трудяга. Ты ведь можешь позволить себе иметь много слуг, Катон, и она знает это. Вместо этого ты зажал свой кошелек и сделал из жены служанку. Она не поблагодарит тебя за это. – Тяжелые белые веки приподнялись, Сервилия с иронией оглядела сводного брата с головы до ног. – Настанет трудный для тебя день, Катон. Когда-нибудь ты можешь прийти домой слишком рано и обнаружить, что твоя жена ищет утешения у кого-то другого. И кто упрекнет ее за это? Тебе так пойдут рога!