Поскольку Юлия по натуре была миролюбива и не любила спорить, она снова улыбнулась, коснулась руки Брута и нежно пожала ее. Брут – такой избалованный мальчик, такой сердитый и преисполненный чувства собственной значимости! Но Юлия давно его знала и, не совсем понимая почему, очень жалела. Вероятно, потому, что его мать – такая злючка!
– Но это случилось до того, как умерли тетя Юлия и моя мама, поэтому, думаю, теперь больше никто не захочет разрушить колонну, – сказала она.
– Твой отец должен скоро вернуться домой, – проговорил Брут, возвращаясь к мысли о браке.
– Он может приехать в любой день, – оживилась девочка. – Я так скучаю по нему!
– Говорят, он заварил дело в Италийской Галлии по ту сторону реки Пад, – заметил Брут, повторяя то, что горячо обсуждалось женщинами, окружившими Аврелию и Сервилию.
– Зачем бы ему это делать? – спрашивала Аврелия, насупив прямые черные брови. Ее знаменитые фиолетовые глаза сверкнули. – Право, временами Рим и римские аристократы внушают мне отвращение! Почему именно моего сына они всегда делают мишенью критики и сплетен?
– Потому что он слишком высок, слишком красив, слишком популярен среди женщин и слишком самоуверен, – отозвалась Теренция, жена Цицерона, прямолинейная и вечно чем-то недовольная.
– Кроме того, – добавила супруга знаменитого оратора, – он одинаково хорошо говорит и пишет.
– Эти качества у него врожденные. А клеветник, которого я могла бы назвать по имени, не обладает ни одним из этих достоинств! – резко прервала ее Аврелия.
– Ты имеешь в виду Лукулла? – уточнила Муция Терция, жена Помпея.
– Нет, к этому, по крайней мере, Лукулл не причастен, – возразила Теренция. – Думаю, его больше заботят царь Тигран и Армения, чем что-либо происходящее в Риме, за исключением всадников, которые не могут толком собрать налоги в его провинциях.
– Она намекает на Бибула, ведь он вернулся в Рим, – произнесла величественная дама, занимавшая лучшее кресло. Единственная среди разноцветной группы, она была с головы до ног одета в белое. Драпировки скрывали все женские прелести гостьи. На ее царственной голове красовался убор из семи жгутов, скрученных из чистой шерсти. Тонкая вуаль, накинутая на корону, взлетела, когда она резко повернулась, чтобы взглянуть на двух женщин, восседавших на ложе. Перпенния, старшая весталка, фыркнула. – О бедный Бибул! Он не в силах прикрыть наготу своей злобы.
– Возвращаясь к тому, что я говорила, Аврелия, – вновь подала голос Теренция. – Если твой рослый, красивый сын делает своими врагами щупленьких, маленьких человечков, вроде Бибула, то он сам виноват в том, что по его поводу злословят. Ведь это верх безрассудства – осмеять человека перед товарищами, назвав его «блохой»! Бибул – враг на всю жизнь.
– Какая чепуха! Это произошло лет десять назад, когда оба они были почти подростками, – сказала Аврелия.
– Перестань! Ты же хорошо знаешь, насколько маленькие люди чувствительны к прозвищам, намекающим на их рост, – отмахнулась Теренция. – Ты, Аврелия, из старинной семьи политиков. Вся политика строится на репутации человека. А твой сын сильно подорвал репутацию Бибула. Его так и продолжают называть Блохой. Он никогда не забудет этого и не простит.
– Не говоря уже о том, – едко добавила Сервилия, – что клеветнические обвинения Бибула охотно выслушивают такие существа, как Катон.
– А что именно говорит Бибул? – сквозь зубы спросила Аврелия.
– О, ну например… что вместо того, чтобы возвратиться из Испании прямо в Рим, твой сын поехал в Италийскую Галлию и стал подстрекать к мятежу людей, которые не имеют римского гражданства, – сообщила Теренция.
– Это абсолютная чушь! – возмутилась Сервилия.
– И почему же это чушь, почтенная матрона? – произнес низкий мужской голос.
В комнате вдруг стало очень тихо. Маленькая Юлия выбежала из своего угла и бросилась к вошедшему: