Спустя какие-то пятнадцать-двадцать минут нашей, теперь уже безмолвной прогулки (у нее наверняка болел язык), мы подошли к её дому. Я выказал ей своё удовольствие находиться в столь чистом районе, а она улыбнулась. Что ей ещё оставалось.
— У меня здесь недалеко бабушка живёт, — уточнил я, когда мы всё ближе подходили к её подъезду. Какого чёрта я вообще сморозил эту глупость? Не знаю. Вот не знаю, и всё тут.
Мы так хорошо начали. Я так долго её ждал. 1800 секунд на морозе в минут двадцать. Нет, я не жалуюсь. Я даже не обижаюсь. Да и на кого мне, собственно, обижаться? Разве что только на себя… да! Я обижаюсь на себя. Я обижаюсь на то, каким придурком я тогда был. Что я мог сделать тогда, будь во мне хоть капля той уверенности, что есть сейчас, по прошествии чуть больше, чем четырёх лет.
Так или иначе, мы пришли. И вот она стоит в двери подъезда, а я стою, собираясь с мыслями. Очень долго я проживал ту пару секунд, пока она смотрела мне в глаза. Я успел придумать себе кучу идиотских отмазок, а ещё больше — её отказов. В моих мыслях, она могла оттолкнуть меня, обозвать, хлопнуть дверью перед носом, обозвать, ещё раз обозвать!
Прошла ещё пара секунд, а потом ещё. Только я собрался достать руки из карманов, обхватить её талию и поцеловать в губы, как подъездная дверь открылась. Девчонка, лет десяти, с двумя маленькими собачками вышла на очередную прогулку. Руки остались в карманах. Я не поцеловал её ни в губы, ни в шею, ни ещё куда бы то ни было. Я просто остался стоять, вкопанный в сугроб, позади самого себя, стоило ей разочарованно хлопнуть перед моим носом той злосчастной дверью.
— Извини, но у тебя всё равно не было шансов! — отозвалась девчонка с собаками.
Я не ответил ничего. Прикусил язык, словно сделал пирсинг. Выплюнул кровь. Зашёл в ближайший магазин и купил пачку сигарет. Закурил. Потушил сигарету о чью-то машину на дворовой парковке и ушёл восвояси. Больше я её не видел. Мы не встречались. Навсегда остался в моей памяти только лишь запах её духов. По крайней мере, до этого момента.
3
На следующий день, я не смог не написать ей. Мне было обидно. Обидно и очень стыдно. Она видела мой стыд — тогда у подъезда. Видела мою нерешительность. Я вызвал в ней чувство отвращения. Кто вообще захочет поцеловать прокажённого неудачника, типа меня, который не может решиться даже не пустяшный поцелуй?! Или так о себе думал только я? Быть может, она даже не заметила в моих глазах того ужаса и страха? Быть может, она до сих пор, даже спустя целую ночь, думала обо мне иначе? Ох, как я надеялся на подобный исход. Конечно, думать о том, чтобы она винила себя за то, что увидев мою нерешительность, сама не поцеловала меня — было верхом идиотизма и эгоизма, но не вините меня строго. Мне было только восемнадцать лет. Я должен был с ней поговорить как можно скорее…
— Ты сегодня немногословна… — заметил я, пытаясь развести её хотя бы на пару смайликов в чате.
— Да, как обычно, — холодно написала она, спустя мгновение, словно отправила мне копию написанной ранее строчки.
Я решил пойти ва-банк.
— Ты не знаешь, что вчера произошло?
— Ты подарил мне пластинку, я сделала себе пирсинг, а потом ты проводил меня домой.
Кажется, это была пустая затея.
— Кстати, как твой пирсинг? — попытался я перевести тему.
— Кстати, выпал.
— О, как! И сколько было крови?
— Много. И ощущение, словно я глотнула гранатовый сок, а выплюнула кровавую мэри.
— Звучит неплохо…
— А к чему ты спросил про вчера?
В моём мозгу хаотично появилась куча ответов, но утром прилив крови к мозгу был недостаточно велик, поэтому я написал:
— Да так… думал, что, может быть, мне не показалось…
Внезапно я почувствовал, как к горлу подступила рвота. Это всё нервы. Я не спал целую ночь. Лёг в семь утра, проснулся в девятом часу, а теперь, почувствовал едкий привкус органики.
Выбежав в туалет, я выпустил всё, что копилось во мне со вчерашнего завтрака. Больше я ничего не ел. Что-то оранжевое, с кусочками бананов. Или то были не бананы вовсе. Не знаю. Выглядели они, в любом случае, противно. Приобняв унитаз, я просидел в туалете около пяти минут. Пять минут беспрерывной рвоты. Я такое навряд ли забуду. До сих пор во рту этот ужасный привкус. Когда я вернулся, она была оффлайн. «Была шестнадцать минут назад» — вот и поговорили.
Она написала ближе к вечеру. Написала мне сама, когда я собирался с мыслями о новой главе для тогдашнего рассказа. Это не столь важно.
— У меня есть парень, — написала она.
Меня охватила странная буря эмоций. Я оказался подавлен, удивлён, оскорблён, унижен, снова подавлен и, в конце концов — разбит.