А вдруг они тут, в «Фоли-Бержер», все республиканцы, как большинство французов? И им дороже всего либертэ, фратернитэ и прочие глупости, которые так страшно аукнулись теперь в России?
— Нет, просто дворянка, — решительно качнула головой Люба.
— Ну и слава богу, — искренне вздохнула дама. — А то, куда ни взгляни сейчас в Париже, наткнешься на русских графов и князей. Графы служат швейцарами, князья — таксистами…
«В восемнадцатом веке, когда французишки драпали от своей революции, ваши графы и маркизы у нас в России учителями танцев да гувернерами служили: не было самого захудалого помещика, где бы не жил в людской свой маркиз!» — зло подумала Люба, но вслух ничего такого не сказала, конечно.
— Что танцевать будете? — перебил заболтавшуюся даму Квазимодо. Не то чтобы он сжалился над Любой — просто в дверь входили новые и новые претендентки, а время уже близилось к полудню, пора и пообедать.
— Сыграйте начало вальса из «Коппелии», пожалуйста, — попросила Люба, не особенно надеясь на успех: ведь все предыдущие девушки танцевали веселенькие мелодийки шлягеров, ну, в лучшем случае — танго.
Однако субтильный, похожий на малокровного мальчика, чернявый пианист не моргнул и глазом — заиграл мелодию Делиба. И Люба, мысленно перекрестившись, протанцевала вальс, как помнила — как учили у братьев Чекрыгиных.
— Вы нам подходите, — с милой улыбкой сказала дама в черном платье, едва замерла музыка. — Походите в статистках и «ню», но одновременно начнете готовить парный номер на музыку Крейслера. Слышали о таком? — спросила она как бы в скобках, и Люба решительно закивала: о чем она только не наслушалась от мужа и его образованных знакомых! — Вопросы имеются?
С языка так и рвалось: «Неужели мне придется танцевать голой?!» — но Люба так же решительно замотала головой. Мол, нет, вопросов не имеется.
— Пройдите вон в ту дверь в канцелярию и подпишите контракт, — скомандовал Квазимодо. — И имейте в виду — у нас железная дисциплина. Никакого флирта! Никаких поклонников на рабочем месте! Штраф за каждое нарушение. Впрочем, Жако вам расскажет подробнее.
Жако — тот самый юноша в очках — широко улыбался Любе:
— А я вас сразу узнал! Я так и думал, что вы придете на просмотр, — уж очень у вас глазки горели, когда вы нашу рекламу читали. И не сомневался, что вас примут: вы такая хорошенькая!
— Имейте в виду, я замужем, — чопорно сказала Люба.
Он не сомневался… скажите, пожалуйста! А ведь и виду не подал, что узнал, хитрец этакий. Хорошо, что она не соврала про линотип!
Так Люба Белозерская, не то чтобы княжна, но «барышня из приличной семьи», супруга некогда известного журналиста Ильи Василевского-Не-Буквы, стала статисткой «Фоли-Бержер». Впрочем, на дворе стоял 1921 год, русских в Париже было и впрямь предостаточно, даже больше, чем нужно. И если великая княжна Мария Павловна или морганатическая супруга великого князя Гавриила Кирилловича, балерина Анастасия Нестеровская, не гнушались открыть в Париже свои les maisons de couture, то есть модные дома, а родовитые, по-настоящему родовитые княжны шли в манекены к Шанель, Ланвен, Пуарэ, то уж лучше в «Фоли-Бержер» танцевать, чем подвизаться проституткой в одном из многочисленных русских кабаков на Пигаль.
Вскоре Люба стала отлично разбираться в структуре Большого Парижского Ревю.
1. «Звезды» — «ведетт» (гвоздь ревю, vedette).
2. Несколько «боте» — красавиц. Они не обязаны быть ни актрисами, ни певицами, ни танцовщицами. Les beauts созданы для того, чтобы ими любоваться.
3. «Les lgantes». Хорошая фигура обязательна. А также обязательно умение носить платье. И само собой разумеется — внешняя привлекательность.
4. «Ля коммер» — la commre («кумушка»). Обязательная артистка, скорее характерная, умеющая все делать, а главное — играть. Она как бы конферансье спектакля. Обычно приглашается из драматического театра на время, пока идет ревю. Не обязана быть ни красавицей, ни «элегант».
5 и 6. Статистки. Просто толпа «ню» (обнаженные). Вся тяжесть ложится на последних. Они переодеваются (скорее — раздеваются) раз по десять-пятнадцать за вечер и присутствуют на сцене в течение всего спектакля. Они — декоративная оправа всего ревю.
7. Балет. Вводные номера. Чаще всего американки с каким-нибудь балетным трюком. И кордебалет.
8. Герлс, девочки от десяти лет (всего их двадцать пять — тридцать). Загримированы под взрослых герлс, в тех же костюмах, что и актрисы. Участвуют в первом отделении. По контракту к десяти часам должны быть уже свободны. Живут все вместе, пансионом. Все это она опишет подробно потом, много-много лет спустя…
Любе понравилось в «Фоли-Бержер».
К счастью, совершенно обнажаться ей приходилось редко. Правда, вальс Крейслера танцевать пришлось в полупрозрачных штанишках, украшенных маленькими ромашками, и с едва прикрытой грудью. Еще был пикантный номер с очень тонко выверенной эротикой: на сцену под нежную музыку выходили девушки в черных шляпках и платьях в стиле 40 — 50-х годов XIX века: закрытых по горло, с кринолинами, отороченными белым мехом; в черных перчатках, да еще и с белыми муфточками. Вид был очень строгий. Но вот девушки поворачивались… и в зале раздавался единодушный стон: спинки у танцовщиц оказывались голенькие, а ниже талии, вдобавок ко всему, вырез в виде большущего сердца! Полуобнаженные попки поражали зрителей в самое сердце!
Для главного шоу всем статисткам сшили великолепные костюмы: серебряный лиф, юбка из страусовых перьев двух тонов: в основе ярко-желтых, на концах, где самый завиток, — оранжевых. Самых хорошеньких девушек (в их числе и Любу) для рекламы сфотографировали в знаменитой мастерской Валери: в свое время здесь делали фотопортрет самого Тургенева! Тогда Люба, конечно, этого не знала — узнала потом, что Тургенев, кстати, остался не слишком-то доволен портретом. А Любе ее фото очень даже понравилось. И не только ей: плакат с ее изображением долго висел на рекламном щите на Grands Boulevards, на Больших Бульварах.
Да, работа была очень приятная. Однако вот беда: платили статисткам мало (Люба по-прежнему едва сводила концы с концами), в число же «ведетт» выбиться никак не удавалось. А тем не только платили хорошие деньги — у них было гораздо больше возможностей обратить на себя внимание! С «ведетт» происходили поразительные приключения.
Например, в ревю «Безумство из безумств» роль Клеопатры исполняла Мари Франс — яркая блондинка невероятной красоты. Ее любовника играл негр, и вдвоем эта пара смотрелась ослепительно. И вот однажды Мари не явилась на представление и не представила в дирекцию никаких объяснений. В последний момент на сцену выпустили дублершу, смуглую брюнетку, и сцена сразу потеряла выразительность. И вдруг в разгар представления в дорогой ложе появилась Мари Франс в роскошном туалете, невероятных мехах и в сопровождении какого-то молодого японца в смокинге!
С трудом все дождались антракта. Лишь только вспыхнул свет, Квазимодо тяжелой походкой проследовал в ложу и провозгласил:
— Мадемуазель, нарушение контракта без уважительных причин…
Мари вскинула руку, прерывая его, и проговорила, чуть повернувшись к своему спутнику:
— Принц…
— Сколько? — спросил японец.
— Двадцать тысяч франков, — назвал Квазимодо несусветную сумму.
Не поведя бровью, японец подписал чек на двадцать тысяч франков.
Что творилось за кулисами! Девушки умирали от зависти:
— Эта Мари ничего собой не представляет! У нее такое глупое лицо! Дайте мне принца, и я буду красавицей!
«Это правда, — грустно думала Люба. — Я, может быть, еще красивее, чем Мари, но где он, мой принц? Где?! Я получила золотую медаль в гимназии и поступила в балетную школу, грезила о сцене, мечтала, что мне повезет, как повезло Кшесинской и Нестеровской, но началась война. Я окончила курсы сестер милосердия и пошла в лазарет, мечтая, что стану ухаживать за раненым геройским генералом, отпрыском богатейшего семейства… но началась эта проклятая революция! Генералы бросились в бегство от взбесившейся солдатни. Попался было под руку Финк, да разве это принц? А чем лучше безумно ревнивый Пума?! Правда, он вывез меня из обезумевшей от страха перед красными Одессы в Константинополь, но если вспомнить, как мы там жили, перебиваясь с хлеба на воду, в кишащих крысами каморках, — это же кошмар! И снова — ни одного принца, даже турецкого!»