Все это не могло не беспокоить стремившегося к «самовластью» Ивана III. В 1496 г. он заключил договор с Рязанью. В его тексте встречается формула «яз… и мати наша», поэтому можно предположить, что он составлялся с согласия и, возможно, при участии Анны Васильевны; непосредственно с оформлением договора связан и визит Анны к брату в Москву. На этот договор, регулировавший взаимоотношения Москвы и удельных рязанских земель, ссылалась невестка Анны Васильевны — Агрофена Васильевна, ставшая регентшей и правительницей Рязани после смерти свекрови и мужа («и тоя грамоты свекрови своей Анны княгини Огрофена рушить не велела»)[154].
Но со смертью Анны Васильевны «партия рязанской самостоятельности» ослабела. «Наказ» 1502 г. Ивана III новой рязанской княгине — Агриппине означал ее фактическое подчинение московскому князю, а спустя 10 лет Рязанское княжество было присоединено к Москве. Память о полновластной и независимой рязанской правительнице Анне сохраняли лишь подписанные ею документы да заложенные при ее правлении церкви: Иоанна Златоуста в Переяславле Рязанском и небольшой храм в Солотчинском монастыре[155].
«Служебница» Ивана III
Окончательное освобождение русских земель от власти ордынских ханов, образование единого Русского государства незамедлительно сказались на восстановлении его международного престижа. С конца XV в. начало расти и число династических брачных союзов. Один из примеров тому — брак дочери Ивана III Елены с Александром Ягеллончиком, великим князем литовским.
Княгиня Елена родилась весной 1476 г. и была третьей дочерью Ивана III и Софьи Фоминичны. Выйдя замуж в 1496 г. за литовского князя, она навсегда покинула родную Москву, но осталась в «греческом законе», т. е. православной. «И хоти будет тебе, дочка, про то и до крови пострадати, и ты бы пострадала, а того бы еси (измены православию. — Н. П.) не учинила», — наказывал Иван III Елене перед ее отъездом в Литву, Обращение Елены Ивановны в католическую веру привело бы к ослаблению ее связей с Москвой, что не входило в планы Ивана III. По договору, заключенному одновременно с бракосочетанием, в Литву вместе с княгиней Еленой прибыли некоторые знатные бояре и боярыни, но они вскоре были высланы в Вильно. Русская княгиня оказалась в Литве почти в полном одиночестве. Сближению с литовской аристократией мешало различие в вероисповедании, поменять которое Елена не хотела, помня о наказе отца. «Нолны меня в животе не будет, то и отца своего наказ забуду», — писала она отцу в одном из писем[156]. Елена Ивановна сумела поставить себя в новой среде с тактом, присущим истинному политику, и с достоинством, соответствующим ее высокому рангу.
Для того чтобы не отдалиться от московского двора, Елена Ивановна установила регулярную личную переписку и посылку «посольств» на родину, а «великий князь всея Руси» Иван III сообщал дочери о своих планах («тобе то да ведомо было»). Осенью 1497 г. Елена пожаловалась отцу, что муж не наделил ее желаемыми волостями и ей пришлось на собственные, полученные в приданое деньги покупать имение Жагоры. Иван III рекомендовал дочери быть настойчивее в своих просьбах к мужу, касающихся земельного имущества («и ты говорила бы с ним от себя, а не моею речью»), и требовал от нее точной информации о результатах этого дела («мне бы еси во всем отказывала»)[157].
«Служебница и девка» Ивана III, как Елена Ивановна сама себя первоначально называла в письмах и посольских речах, оставила о себе память как об умном политике и в русских актах, и в литовских метриках. Переписка литовского и московского дворов 90-х годов XV в. позволяет говорить о влиянии Елены Ивановны на решение важных для России внешнеполитических вопросов в нужном для Ивана III направлении. Она стала как бы центром притяжения православного населения Литовского княжества, выступала в роли дипломатического посредника между группировками русской (православной) и литовской (католической) знати, оказывала покровительство первой и умело сопротивлялась обращению в католичество, хотя литовский двор и сам муж настойчиво добивались этого. По требованию родственников мужа Елена Ивановна отправила в Москву письмо о том, что ее «не нудят» в «римский закон», что живет она «в чести, жаловании и в любви», но на словах просила сообщить, что нуждается в специальной заверительной грамоте о «нерушимости вероисповедания», поскольку терпит несомненное принуждение перейти в «римский закон». Иван Васильевич потребовал новых письменных подтверждений (отослал особые «речи») от Александра Ягеллоннича в том, что это не повторится. Попытка обращения Елены Ивановны в католичество таким образом не удалась[158].
154
ДДГ. С. 333; ПСРЛ. Т. VI. С. 42, 45;
155
См.:
156
ПСРЛ. Т. VIII. С. 182, 227–229; Т. VI. С. 69, 142–143; Т. XXXII. С. 99; АЗР. Т. I. № 116. С. 142; Сб. РИО. Т. 35. СПб., 1882. № 76–77. С. 412–422.