– Они перейдут к открытому насилию, – прошептал Асквинда, чувствуя, как усиливается боль в правом плече.
– Пока что ситуация кажется достаточно спокойной. – Барону очень хотелось ободрить старого князя.
– Но, возможно, уже завтра она такой не будет, – с трезвым реализмом возразил Асквинда.
– Мы сможем удержать ситуацию под контролем, – твердо пообещал Бруно, старательно скрывая охватившую его жалость к этому человеку. – Прошу тебя, уедем со мной, – добавил он.
– Поговорим об этом завтра, – заключил президент. – А теперь иди, тебя ждут жена и сын.
ПРЕКРАСНАЯ МААРИ
В цепи привязанностей, приковавшей Бруно Брайана к Бурхване, Маари, прекрасная принцесса с янтарными глазами и бронзовой кожей, была самым нежным звеном. Они встретились в Европе, влюбились друг в друга и тайно поженились много лет назад по древнему зулусскому обычаю и обряду, когда луна входит в свою последнюю фазу и вот-вот исчезнет.
– Любовь моя, – прошептала Маари на древнем языке своих предков, зулусов и свази. В ее голосе слышалась и страсть, и материнская забота.
– Мне тебя не хватало, – признался Бруно. Он говорил искренне, хотя воспоминание о Карин было еще слишком свежим и сильным. Маари была его женой, матерью его сына.
– Это мое единственное утешение – знать, что тебе меня не хватает.
Она ждала его, стоя босиком в вестибюле, ведущем в ее покои. Черты ее тонкого, прелестного лица, казалось, дрожали, с трудом удерживая равновесие между улыбкой и слезами, и все же светились счастьем. Простой и бесхитростный взгляд янтарных глаз выражал бесконечную нежность.
Бруно жадно смотрел на нее, любуясь ее неувядающей красотой.
– Ты всегда была со мной, – солгал он, сам того не замечая.
– А теперь ты здесь.
Она была почти с него ростом, стройная, грациозная, с длинной лебединой шеей, подчеркивающей царственную посадку головы и утонченную красоту лица.
Кожа Маари, упругая и гладкая, цветом напоминала теплый янтарь. От предков-зулусов она унаследовала очень короткие, мелко вьющиеся до самых корней волосы, чья удивительная мягкость свидетельствовала о примеси малайской крови в ее жилах.
Светло-зеленое шелковое платье обрисовывало словно выточенное из нефрита гибкое и нервное тело с маленькой крепкой грудью, узкими бедрами и длинными стройными ногами. Они обменялись долгим взглядом. Она улыбнулась ему, обнажив ровные белые зубки. В уши были вдеты раскачивающиеся на золотых цепочках бриллианты чистейшей воды, дары недр ее родной земли, капли света, бросающие блики на золотисто-бронзовую кожу. Они молча обнялись.
Маари провела его в гостиную, оазис изысканной роскоши в этом по-монашески скромном доме. Мягкий свет большой фарфоровой лампы освещал резные фигурки слоновой кости, расставленные на столике эпохи Людовика XV. Бруно покосился на замысловатые кресла XVIII века, стоявшие напротив современного удобного дивана, обитого белой замшей, и отдал предпочтение последнему.
Принцесса подошла к комоду в стиле Регентства и выбрала самый красивый цветок из букета в китайской фарфоровой вазе.
– Для властелина моего сердца, – прошептала она, протягивая ему цветок.
– Моя нежная Маари, – произнес Бруно с обожанием. Он смотрел не отрываясь на ее изумительную фигуру на фоне покрытой камышовыми циновками стены, частично отраженную в тусклом великолепии старинного венецианского зеркала, висевшего над камином белого мрамора с золотыми инкрустациями.
– Я здесь, – сказала она на чистейшем французском, усаживаясь рядом с ним.
– Помнишь нашу мансарду на улице Изящных Искусств? – спросил Бруно.
– Я помню все, – ответила она, кивая очаровательной головкой с мягкими и пушистыми волосами и покачивая бриллиантовыми сережками в ушах.
– А ужины «У Прокопа»? – Он говорил о старинном парижском кафе.
– А еще шарманщиков и витрины Сен-Жермен-де-Пре, – подтвердила она, вращая за горлышко в серебряном ведерке со льдом бутылку «Крюга» урожая 1974 года.
– Я тебе говорил, что ты похожа на Париж? – спросил он, восхищаясь ее тактичной сдержанностью.
– Нет, но мне приятно и сейчас об этом услышать, – с благодарностью ответила она.
Бруно попытался выбросить из головы печальные мысли, пока Маари разливала шампанское в высокие тонкостенные хрустальные бокалы.
– Чтобы наша любовь никогда не кончалась, – сказала принцесса.
– И чтобы наш сын вырос в более справедливом мире, – добавил Бруно.
– Санни не ожидал твоего приезда, – объяснила она. – Хочешь увидеть его прямо сейчас?
– Нет, – ответил Бруно. – Не хочу его будить, он потом не заснет до утра. Увижусь с ним завтра.
Он бросил на нее благодарный взгляд, полный признательности за ее сдержанность, за преданную, бескорыстную любовь.
Маари никогда не забрасывала его вопросами, терпеливо дожидаясь, чтобы он заговорил первым, если сам захочет поделиться с ней своими мыслями.
– Мне кажется, это мудрое решение, – поддержала его принцесса.
Бруно привлек ее к себе, приник к плечу, вдыхая исходящий от нее опьяняющий аромат мускуса и магнолии, ее естественный запах. Ей не требовалось особых ухищрений, чтобы быть красивой.
– Мое решение продиктовано чистейшим эгоизмом, – признался Бруно.
– Какое решение? – шаловливо переспросила она, сдерживая улыбку.
– Решение не будить Санни. Я решил этого не делать из-за нас. Остаток этой ночи я хочу провести только с тобой. – Он поставил опустевший бокал на столик.
Маари обняла его, и Бруно встал, без усилия подняв гибкое, как ивовый прут, тело своей принцессы, обвившей руками его шею. Он пересек гостиную и ногой открыл дверь, ведущую в спальню.
Она счастливо улыбалась его нежности и силе, радостно отдаваясь традиционному и вечно новому ритуалу, предварявшему изнурительную сладость любовной игры. У нее закружилась голова, пока она плыла на руках у мужа по убранной во все белое супружеской спальне: пол был покрыт белыми овечьими шкурами, сводчатые окна задернуты белыми шторами, лампы на столиках из плетеного тростника защищены белыми вышитыми абажурами, а брачное ложе укрыто легким пологом из белоснежного батиста.
Бруно осторожно опустил ее на постель и на мгновение остановился, чтобы полюбоваться ею, потом не спеша принялся раздеваться. Она спустила платье с плеч с грацией, напомнившей ему их первую встречу в Париже.
Они хотели было начать разговор, но скоро поняли, что слова им больше не нужны, ведь их тела говорили за них своим собственным языком, неподвластным переводу.
Костры разбрасывали вокруг красноватый свет: они были слишком далеко, чтобы смягчить прохладу зимней ночи Южного полушария, но достаточно близко, чтобы своими беспокойными и несколько театральными отблесками подчеркнуть мужественную красоту и решительное выражение лица Бруно.
Нежная Маари, обольстительная принцесса с янтарными глазами и бронзовой кожей, взяла его под руку трогательным женственным жестом, словно ища защиты.
Они шли вместе, атлетически сложенный мужчина и женщина с хрупким телом газели, направляясь к громадному дереву, выросшему много столетий назад в центре поляны. Темный лес в отдалении, наполненный своей особой жизнью, смешивал тропические ароматы с ночной свежестью.
Мужчина и женщина, одетые в белое, шли с естественной простотой первых людей на земле, глядя на гигантский баобаб с разными мыслями, но с одинаковым волнением, с одним и тем же трепетным чувством. Церемония повторялась неизменно, когда Бруно предстояло покинуть Бурхвану. В отблесках пламени туземцы, составлявшие свиту принцессы, затянули старинную песню напутствия в дорогу, опираясь на копья.
Паломничество к баобабу имело для принцессы Маари значение древнего священного ритуала. Всякий раз накануне отъезда она настаивала, чтобы Бруно сопровождал ее к этому гиганту, традиционно считавшемуся местом встречи добрых богов, таинственным обиталищем духов.