Симона встречается и переписывается с о. Перреном, обсуждая с ним пункты христианского вероучения, многие из которых удерживают ее от вхождения в Церковь. Симона уверена, что воплощение и страдание Бога в человеческом роде существовали задолго до христианства. Разные народы (Греция, Индия, Египет, Китай) имели Священные Писания, представляющие собой божественные откровения. До слова Евангелия были мифы об Осирисе, Адонисе, Загрее, Орфее.
«Говоря: “Я пришел ввергнуть огонь на землю, и чего мне желать, если пожар уже разгорелся!”[130] Христос показывает близость к Прометею. Молитва у древних греков имеет много сходства с христианской молитвой. Слова Эсхила: “Деметра, вскормившая мой разум, да буду я достоин твоих мистерий!”[131]напоминает молитву к Пресвятой Деве».
С. Вейль вспоминает, что, когда был распят Христос, Солнце находилось в созвездии Овна. Платон в «Тимее» описывал астрономическое строение вселенной как некое распятие Мировой Души, причем пересечение концов креста полагал в точке равноденствия, то есть в созвездии Овна. Вечные поиски пересечений религиозного и научного мировоззрений не позволили ей вступить в Храм в качестве простой прихожанки.
Симона убеждена, что откровения о Христе существуют во всех народах и выражены в терминах, отразивших их традицию. Чувства язычников к своим статуям идентичны чувствам верующих к Распятию. Симона идет в сравнениях, как всегда, до конца: «История Прометея – та же самая история Христа, спроецированная в вечности»[132], – говорит она. Изречения Христа «Я есмь Истина» заставляют ее вспомнить Осириса, которого египтяне признавали «Господином Истины». Остается спросить: почему аналогии были так для нее фундаментальны? Потому что где для других аналогия – для нее жизнь и судьба.
Для Симоны Вейль Бог трансцендентен, беспомощен помочь – но сила молитв несомненна, потому что Бог присутствует в страдании и в страдающем. Молиться отсутствующему Богу родственно тому, чтобы любить Другого. Другой в строгом, абсолютном смысле не существует. Как можно увериться в нем, когда Другой почти всегда недоступен или ложно интерпретируем? В акте единения, в пути мистика на via uniativa (пути единения) исчезают дефиниции, и тогда Другой или Бог абсолютно родственен, но это познание его природы едва ли может быть облечено в слова.
Симона Вейль говорит о травме логоса и травме языка. «Насколько возможен Бог в языке травмированного существа?» – вопрос неоднозначный. Бог-жизнь, Бог-прорастание – возможен, но даже назвать Бога Жизнью – значит солгать о Нем, о-предели́ть именем или о-преде́лить границей.
В 1937 году в капелле XII века Симона Вейль впервые преклонила колени. Это было место молитвы святого Франциска. У Симоны было особое, трепетное отношение к этому святому. Но она и тут была противоречива: «Я считаю себя недостойной таинств»[133], – писала С. Вейль о. Жозефу-Мари Перрену. У Симоны была своя сила и энергия, она не могла как истинный христианин «отдаться напору (Божественной любви) и следовать точно до той точки, когда и куда он ведет»[134], – как говорит она в письме о. Перрену.
Симона говорила про христианство: «Эта вера – моя, если бы не расстояние, которое полагает между мной и этой верой мое несовершенство»[135]. Частное письмо Симоны Вейль к о. Кутюрье стало почти манифестом ХХ века, обращения живой души к Римско-Католической Церкви. Мари-Ален Кутюрье (1897–1954) – священник-доминиканец, который был известен как эксперт в художественных кругах первой половины ХХ века. Он не боялся привлекать к церковным заказам М. Шагала и Ж. Липшица, Леже и Пикассо. Известно его высказывание о том, что «в искусстве неверующий гений лучше, чем верующий без таланта». О. Кутюрье отдал письмо, за исключением нескольких страниц, А. Камю, который издал его в издательстве «Галлимар».
Церковь как социальный институт Симона не принимала из-за многих страниц истории церкви и тогдашнего шовинизма, который делал верующих обезличенными «мы». Себя во множестве она не представляла. Более того, она откровенно писала: «У меня нет ни малейшей любви к Церкви»[136], при этом признавалась, что любит истинных католиков и святых, литургии, архитектуру.
По результатам медицинского заключения смерти Симоны Вейль от 24 августа 1943 года причиной стало «ослабление сердечной мышцы вследствие голодания и туберкулеза легких». Петр Епифанов пишет, что слова «честь дороже пищи»[137] могли быть поставлены эпиграфом к истории добровольного голодания Симоны. Она стала сурово ограничивать себя в пище с первых дней после падения Парижа. Анорексия, вызванная безмерным постом, усилила нервное напряжение, и тело сдалось в плен вечности.
137
Епифанов П. Хронология жизни Симоны Вейль // С. Вейль. Формы неявной любви к Богу. СПб.: Свое издательство, 2012.