Желание стать центром вселенной в творческом или личном плане испытывал каждый герой романа «Источник». Питер Китинг спрашивает прекрасную Доминик, неужели та не была ни разу влюблена. Она отвечает: «Нет, не была. Я действительно хотела влюбиться в тебя. Думаю, это было бы удобно. Но видишь ли, я ничего не чувствую. Мне все равно – ты, Альва Скаретт или Лусий Хейер»[186]. Любовь была бы удобной в их отношениях, но на компромисс она не пошла. Айн Рэнд дает надежду для эмоции женщины. Роман заканчивается фразой, которая и описывает весь мир Доминик, красивый и завершенный: «Перед ней остались лишь океан, небо и Говард Рорк»[187].
Наиболее совершенной моделью государственного устройства Айн Рэнд считает либеральный капитализм, предоставляющий наибольшие возможности для развития личности. Общей единой ценностью Айн Рэнд считает человеческую жизнь. Рационально обоснованный гуманизм Айн Рэнд сравнивают с теориями Карла Поппера и Эриха Фромма. Как и они, она отвергает метафизический эссенциализм, социально обусловленные представления о природе вещей, навязанные людям. Так, альтруизм для нее – эссенциалистский фантом, вредныйи опасный. С Айн Рэнд можно не соглашаться, но нельзя не воздать должное ее критичности и радикальности. Критичности, оставляющей место для просвета счастья после многих лет упорного труда.
Глава 12
Сьюзен Зонтаг
Сьюзен Зонтаг (1933–2004) задает мучительный вопрос: «Кто сегодня верит, что войны можно отменить? Никто, даже пацифисты»[188]. Она первая после террористического акта 11 сентября 2001 года в интервью сказала, что причины агрессии радикалов кроются отчасти в культуре американского народа, в цивилизационном устройстве экономики, в общей ответственности. И, чувствуя боль гибели близких людей, мы должны тем больше чувствовать ответственность за рост насилия.
Нас пронзает боль в страданиях наших близких, в то же время страдания чужих людей стали для нас слишком привычными. Выставка фотографий «Здесь Нью-Йорк», устроенная в конце сентября 2001 года в манхэттеновском Сохо, собрала миллионы посетителей. Устроители выставки призывали любителей и профессионалов, случайных свидетелей нести фотографии и свидетельства прошедшей атаки, которые без подписей и указания авторства помещались на стены.
Первая книга, за авторство которой боролись двое: муж Филипп Рифф и жена Сьюзен, была посвящена Фрейду. Филипп написал в предисловии о Сьюзен Рифф, которая «не жалея сил, посвятила себя этой книге»[189]. В этом обращении он подчеркнул собственное желание господствовать в семье, поскольку фамилию Рифф Сьюзен никогда не использовала. Да и представления об авторстве оставались слишком ориентированными на мужчин: можно вспомнить, как в XIX веке Джон Стюарт Милль (1806–1873) чтил свою возлюбленную и позднее жену Гарриет Тэйлор (1807–1858), считая ее вдохновительницей всего лучшего; но книги были подписаны только одним именем – его.
Книга оказалась началом личной и теоретической борьбы с женоненавистничеством традиционного или банального массового психоанализа: «Видение Фрейдом идеальной любви в качестве отношений равноправных партнеров не включает в себя видения равноправия женщин с мужчинами»[190]. Зонтаг всегда интересовали мысли и идеи, которые начинали жить собственной жизнью и продолжали после смерти автора. Для нее в истоке настоящей долгой мысли была непостижимость. «“Непостижимо”, – это слово Зонтаг использовала для людей, которых невозможно узнать или понять. Среди этих людей были ее отец и Антонен Арто»[191], – писал Бенджамин Мозер. И такие мысли как раз и ведут к равноправию, а не к мужскому самоутверждению.
Другой близкой непостижимой фигурой в начале пути стала для нее Симона Вейль, диссертацию о которой писала подруга Зонтаг Сьюзен Таубес. Руководителем диссертации был Пауль Тиллих, немецко-американский философ и теолог радикального протестантизма, один из учителей Теодора Адорно и многих левых интеллектуалов. Вейль поразила Зонтаг своей смелостью и чистотой, сочетанием в своем образе дерзкого нрава и детской доверчивости. Также на стиль и писательские аргументы Зонтаг повлияли крупнейшие эссеисты ХХ века: Вальтер Беньямин, Элиас Канетти, Эмиль Чоран.
Эпоху 1950-х годов для американского интеллектуального класса иногда называют эпохой гностиков, которые объединяют в едином полотне интуиций нити оккультизма, христианства, астрологии и персидской магии. Свободный синкретизм привел к универсальному отрицанию академических условностей и социальных норм. Небо гностиков во множественно представленном пантеоне осталось без богов и авторитетов. Поэтому зенит неба занял, к примеру, Антонен Арто с его новыми вагнеровскими амбициями сверхискусства как пути к сверхдуше. У Зонтаг ушло 8 лет на сборы его работ в антологию объемом 700 страниц. «Арто, – пишет Сьюзен, – думал о том, о чем невозможно думать, – о том, что тело – это ум, а ум – это также тело»[192].
189
Мозер Б. Сьюзен Зонтаг: женщина, которая изменила культуру ХХ века. М.: Эксмо, 2020. С. 132.
190
Цит. по: Philipp Rieff, Freud: the kind of the moralist. New York: Anchor Books, 1961. VIII, 153.
192
Antonen Artaud A. Selected writings / ed. аnd intro S. Sontag. New York: Farrar Status and Giroux, 1976, p. xxxiii.