В темных глазах сверкнуло холодное уважение, и лицо Гриффина слегка смягчилось.
– Я уверен, что в Рэйчел есть все, чего мог бы желать любой мужчина,– спокойно сказал он.– Но я не имею намерения жениться на ком-либо, будь это ваша дочь или кто-нибудь еще.
В его словах звучала мрачная решимость, и Ребекка, вздохнув, опустила голову.
– Хорошо,– проговорила она.– Хорошо. Гриффин обхватил худые плечи Ребекки и вновь отвел ее к постели.
Она не сопротивлялась, когда он достал из своего потрепанного саквояжа шприц, наполнил его морфием и проверил, нет ли в нем смертоносных воздушных пузырьков.
– Я не хочу, чтобы моя девочка знала, что я держу публичный дом,– срывающимся шепотом пробормотала женщина.
– Я знаю, – ответил Гриффин, сделав укол и осторожно извлекая иглу из руки Ребекки.
Нарастающая боль билась и свирепствовала в ее теле. Так бывало всегда после укола – боль начинала нарастать внезапно и невыносимо, будто предчувствуя, что вскоре ей придется отступить на некоторое время.
– Господи,– прошептала она.– О, Боже мой. Гриффин, что же мне делать?
– Пока что расслабьтесь,– посоветовал Гриффин. Он снял с керосиновой лампы на ночном столике Ребекки расписной фарфоровый абажур и зажег фитиль. Яркий трепетный свет, не затеняемый декоративным абажуром, несколько рассеял надвигающуюся тьму.
Труднее – гораздо труднее – стало не заснуть. Ужасная боль отступала, подобная отливу, начавшемуся в двух сотнях ярдов от дома Ребекки, на берегах залива Пугет.
– Мы помогли вам,– настаивала женщина.– Когда прошлой зимой в палаточном городке была эпидемия гриппа, я и мои девочки помогли вам. Вы у меня в долгу Гриффин. Вы мой должник.
Гриффин вынул из кармана рубашки длинную тонкую сигару, зажал ее в белых ровных зубах и наклонился к фитилю лампы, чтобы прикурить.
– Я знаю, – отозвался он.
– Вы поговорите с Эзрой? Объясните ему, что может случиться с Рэйчел, если она приглянется Джонасу!
Гриффин угрюмо кивнул. У него был усталый, отсутствующий взгляд.
Ребекка, собрав все силы, продолжила, зная, что скоро блаженный успокаивающий сон сморит ее окончательно.
– И если Эзра не послушает вас, Гриффин, отдайте Рэйчел эту тысячу долларов – Мэми вам покажет, где они,– отдайте ей эти деньги и посадите на первый пароход, который зайдет в Провиденс...
– Ну а если она не захочет уехать, Бекки? Что мне тогда делать? Связать ей руки и швырнуть на борт?
– Если понадобится, то да. Вы ведь мне друг, правда?
Гриффин издал хриплый смешок:
– Это не дружба, Бекки. Это похищение людей.
Веки Ребекки наливались тяжестью, зрение становилось нечетким. Она ощущала себя маленьким гладким камешком, бесшумно скользящим на дно темного пруда, в самую глубину. И постепенно погружающимся в ил.
– Вы в долгу предо мной, Гриффин Флетчер! – воззвала она сквозь пелену, окутывающую сознание.– Вы мой должник.
ГЛАВА 1
Рэйчел Маккиннон лежала неподвижно, закрыв глаза, в маленьком островке тепла, образованном ее собственным телом. На несколько безумных мгновений она действительно внушила себе, будто живет не в этом отвратительном, размокшем от бесконечных дождей месте, а в красивом доме в Сиэтле, в доме с видом на залив Эллиотт.
Да. Да, она могла подойти к светлому окну с тонкими кружевными занавесками в ее собственной просторной комнате с натертыми до блеска дубовыми полами и, выглянув, увидеть большие пароходы и быстрые парусные лодки, входящие и выходящие из гавани. Увидеть, как солнечные блики, будто язычки серебряного пламени, пляшут на синей-синей воде...
Реальность стремительно вторглась в сознание Рэйчел вместе с вонью – мерзкой, пронзительной вонью. Она сразу вспомнила все.
Стон вырвался у нее из груди, и она еще крепче сжала веки. Но это не прогнало мрачных видений. Ряды палаток, стоящие, словно одетая в серые лохмотья армия ночных призраков. Крысы с горящими красными глазами, шныряющие между ручейками дождевой воды. Дети, хнычущие за полотняными стенками. Палаточный городок.
Рэйчел вздрогнула, пытаясь побороть паническое отчаяние, пришедшее с пробуждением и осознанием действительности. Девушка попыталась воссоздать в памяти сказочный дом, но он не возвращался. Она открыла глаза, потом снова закрыла. Но и с закрытыми глазами она видела все ту же печальную картину, отпечатавшуюся в ее сознании. Ей придется жить в этом отвратительном месте, пока у ее отца будет работа на лесозаготовках мистера Уилкса.
На ее плечо опустилась рука и осторожно, нерешительно встряхнула его:
– Дочка?
Злость на мгновение сжала ее горло и отдалась жаром в крови. Но Рэйчел любила своего отца и знала, что страдания и бедность ранили его гораздо сильнее, чем ее. Слишком радужны были его мечты и надежды, связанные с единственным ребенком.
– Я не сплю,– мягко ответила она и улыбнулась, смутно различая силуэт отца на фоне мокрого свода палатки.
Дождик тихо выстукивал печальный ритм по вытертой парусине, и Рэйчел слышала, как люди переговариваются приглушенными сонными голосами. Почему-то эти звуки вызвали у нее ощущение невыносимого одиночества.
Эзра Маккиннон отвернулся, чтобы его дочь могла встать со своей койки в относительном уединении. Невысокий и коренастый, с копной непослушных седых волос, густой бородой и озорными голубыми глазами, он нагнулся за скаткой с постельными принадлежностями и сказал:
– Здесь есть столовая, Рэйчел. Сходи туда и позавтракай.
Стараясь не обращать внимания на жуткий холод, Рэйчел оправила измятое ситцевое платьице и стала рыться в плетеной сумке, где лежала большая часть ее пожиток. Отыскав щетку, она с яростной энергией принялась расчесывать свои великолепные темные волосы.
– У меня нет денег, папа. А вдруг в этой столовой нужно платить?
Эзра прокашлялся, откинул полог и сплюнул, высунувшись наружу в туманный рассвет. Влажный, промозглый воздух ворвался в палатку.
– Я спросил мистера Уилкса о питании, когда он брал меня на работу,– слегка раздраженно ответил Эзра. – Он сказал, что мое питание бесплатно, а за твое вычтут у меня из зарплаты.
Рэйчел ловко заплела свои блестящие волосы в косу, скрутила ее в пучок и закрепила маленькими черепаховыми гребешками.
– Ты останешься в лесу до следующего воскресенья? – спросила она, уже зная, что так и будет. Ей было семнадцать лет – почти взрослая женщина, – но в этот момент она почувствовала себя испуганной маленькой девочкой, которую вот-вот бросят одну, без друзей и денег, в городке, где никогда не перестает идти дождь.
– Да, дочка. До воскресенья.
Пока Рэйчел думала, как, не роняя своего достоинства, упросить его не ехать, послышался шум запряженной лошадьми повозки, пробирающейся сквозь грязь и дождь, смех рабочих и скрип кожаной упряжки.
Эзра нежно поцеловал ее в лоб, а затем сказал нечто, удивившее девушку:
– Здесь у нас жизнь изменится, Рэйчел. К лучшему. Она не успела спросить, что это значит, как ее отец уже присоединился к остальным рабочим. Под крики, взрывы смеха и сквернословия обитатели убогого палаточного поселения забирались в повозку и занимали места.
Скоро все они – мужья, отцы и сыновья – поднимутся высоко на гору и будут рубить и валить деревья для мистера Джонаса Уилкса. Рэйчел, приехавшей в повозке ночью, эта гора показалась мрачной и огромной, отличной от всех, когда-либо ею виденных.
Она вытащила из сумки голубую шерстяную шаль и закутала в нее голову и плечи. Когда она вышла из палатки в бесконечный моросящий дождь и мглу зарождающего рассвета, вонь усилилась. Отходы человеческой жизнедеятельности, наверное, сваливали в открытые ямы слишком близко от лагеря.
Отвращение сжало горло и ноздри девушки, ей захотелось броситься обратно в палатку – какой бы убогой она ни была, это было единственное убежище Рэйчел, – и спрятаться. Но нельзя было спрятаться от голода, мучительного до тошноты, с которой она с трудом боролась. Рэйчел вскинула голову, бросая безмолвный вызов слезам, подступившим к глазам и сжимавшим горло.