Но даже и по этим поводам женщинам не всегда и не во все времена дозволялось высказываться. Нет числа примерам, когда их, в духе Телемаха, пытались полностью вытеснить из сферы публичной речи. Недавний скандальный случай — лишение Элизабет Уоррен слова в сенате США и ее исключение из дискуссии, когда она хотела зачитать письмо Коретты Скотт Кинг. Полагаю, немногие из нас в достаточной мере знакомы с регламентом обсуждения в сенате США, чтобы понять, насколько эти действия оправданы формально. Но регламент не помешал Берни Сандерсу и другим сенаторам (надо признать, поддержавшим Элизабет Уоррен) прочесть вслух то же самое письмо без потери права участвовать в обсуждении. В литературе также встречаются неприятные примеры.
Так, одна из главных тем в «Бостонцах» Генри Джеймса, опубликованных в 1880-х, — это принуждение к молчанию Верены Таррент, молодой феминистки, активистки и ораторки. Чем ближе сходится она со своим женихом Бэзилом Рэнсомом (мужчиной, наделенным, как отмечает Джеймс, глубоким низким голосом), тем труднее ей выступать на публике. Рэнсом, по сути дела, завладевает ее голосом, настаивая, чтобы Верена говорила только с ним. «Сбереги свои утешительные слова для меня», — просит он. Позицию самого автора из текста романа понять трудно — читатели определенно не проникаются теплыми чувствами к Рэнсому, — но в своих эссе Джеймс демонстрирует собственные воззрения вполне ясно: о загрязняющем, разлагающем и социально губительном воздействии голосов женщин он пишет в словах и выражениях, которые вполне могли бы выйти из-под пера какого-нибудь римлянина II столетия (и почти наверняка отчасти вдохновлены классическими источниками). Под влиянием американских женщин, твердит Джеймс, язык может превратиться в «беспредметный лепет или кашу, нечленораздельное шамканье, ворчание или скулеж» и будет похож на «коровье мычание, рев осла или собачий лай». (Слышите эхо обезъязыченной Филомелы, мычание Ио и лай римлянки, пришедшей на Форум?) При этом Джеймс был далеко не единственным, кто так думал. В те годы это вылилось в настоящий крестовый поход за чистоту американской речи, и многие известные личности превозносили милую домашнюю напевность женского голоса, яростно возражая против его «использования» во внешнем мире. В женщин-ораторов метали громы и молнии за «тонкий гнусавый голос», за «скрип, сюсюканье, хрюканье, хныканье и перханье». «Ради наших домов и детей, ради будущего, ради национального достоинства, — не унимался тот же Джеймс, — нельзя позволять себе таких женщин!»
Конечно, сегодня мы не прибегаем к столь дикой аргументации. Или не прибегаем явно. Но этот устоявшийся — по сути, не меняющийся уже два тысячелетия — набор стереотипов о неспособности женщин к публичным выступлениям до сих пор лежит в основе наших предубеждений относительно женского голоса, звучащего во всеуслышание, и неумения его воспринимать. Обратите внимание, как мы поныне описываем его звучание: в этом мы недалеко ушли и от Джеймса, и от тех велеречивых римлян. Как мы характеризуем речь женщин, участвующих в общественных делах, защищающих свои интересы, выступающих публично? «Пронзительный голос»; они «хнычут» и «ноют». Однажды после россыпи особенно пакостных интернет-комментариев относительно моих половых органов я написала в «Твиттер» (довольно резко, как мне казалось), что это было «безобразно». Обозреватель одного из ведущих британских изданий сообщил об этом в таких словах: «Сексизм “безобразен”, — проныла она». (На сегодня, как показывает беглый поиск в Google, единственная в этой стране категория, которая «ноет» не меньше женщин, — это непопулярные футбольные тренеры, пребывающие в полосе неудач).
Стоит ли обращать на такие слова внимание? Разумеется: в них начало той риторики, которую используют, чтобы отказать в убедительности, силе и даже юморе всему, что могут сказать женщины. Эта риторика, в сущности, оставляет за женщиной только домашние дела (люди «ноют» про занятия типа мытья посуды); она делает слова женщины тривиальными, сводит их на нет. Сравните «глубокий» мужской голос со всеми коннотациями серьезности и осмысленности, которые несет в себе это простое прилагательное. До сих пор, слыша женский голос, люди не воспринимают его как авторитетный, они не научены воспринимать его таким образом, они не слышат в нем μῦθος. И это касается не только голоса: вспомните морщинистое или обвисшее лицо, которое у мужчины означает зрелость и мудрость, а у женщины — «просроченную годность».