Через знакомых нашли какого-то выездного мужичка, дипкурьера, и тот начал таскать из-за границы мохер. Для него это дело было очень выгодным – мотки были почти невесомыми, а стоили прилично.
Словом, процесс был налажен. Тёпа тоже пыталась помочь – придумывала фасоны и рисунки, и в этом, как и во всем остальном, преуспела.
Страдал только отец. Для него, работающего и абсолютно советского человека, подобная история была оскорбительна дважды: во-первых, он перестал быть добытчиком и кормильцем, к тому же оказался дополнительной обузой для семьи. А во-вторых, этот практически подпольный бизнес вызывал у отца брезгливость и страх.
В доме теперь пахло шерстью: она была разложена, размотана по стульям и дивану. Шерсть стала хозяйкой в доме. К матери приходили заказчицы – осторожно, оглядываясь. Вот чего боялись они? – Непонятно. Остерегаться должна была только мать.
Сварливой и вредной соседке по лестничной клетке бесплатно, в подарок, мать связала две кофты – чтобы просто закрыть ей рот, когда та намекнула на фининспекцию.
Денег в семье реально прибавилось. Уже не экономили так, как прежде. Правда, мать совсем падала с ног – Тёпа, отец и еще вязание…
Алексей тоже попытался помочь – устроился ночным грузчиком в булочную. Но от вечного недосыпа завалил пару зачетов, и родители настояли, чтобы с работы он ушел.
– Ты, главное, учись! – убеждали его родные. – Ты должен крепко стоять на ногах. Мы же не вечные, Лешка!
С Тёпой они по-прежнему были лучшими друзьями. Приходя из института или с больничной практики, Алексей первым делом заходил к сестре.
Присаживался напротив и начинал рассказывать, как прошел день.
Тёпа слушала его очень внимательно, не пропускала ни единого слова.
Комментировала, давала советы, высказывала свое мнение.
Иногда он просил у сестры совета. И снова, в который раз, удивлялся ее житейской мудрости и здравому смыслу.
А однажды рассказал ей про Надю.
– Она хорошая! – уверенно резюмировала Тёпа. – Думаю, мы с ней станем большими друзьями! Нет, я уверена: она – замечательная! Потому что мой прекрасный брат мог полюбить только самую лучшую!
И тут Алексей неожиданно для себя растерялся, и от неловкости только пожал плечами.
Тот разговор у метро потряс Алексея до глубины души. Горящие глаза Надежды, ее перекошенный рот, сведенные брови словно фотография запечатлелись в его памяти.
– Рассказать? – полушепотом кричала она. – Все тебе рассказать или не все? Может, пожалеть тебя, бедного? – Тихого московского мальчика. Маменькиного сыночка. Благополучного, удачливого, хорошо одетого и накормленного…
Алексей слушал молча, с опущенными глазами.
– Ну тогда слушай! Внимай! – выкрикнула она.
Говорила Надя минут десять без перерыва. Говорила быстро и страстно, выплескивая свой гнев и обиду – на жизнь, на судьбу. На родителей.
Говорила, что не чаяла вырваться из своего поселка, из глухомани, из вечного холода и страшной тоски.
Говорила, что отец сильно пил, а мать боялась его как огня и все терпела, терпела… Пока от сердца не умерла – совсем молодой, в сорок лет. «Забитая дура», – вдруг тихо, после небольшой паузы заключила Надя.
Рассказала, как ходила с утра в школу – по обледеневшей дороге, скользя и падая, разбивая колени, в глухой темноте деревенского, хмурого, стылого утра.
Как холодно было в бревенчатой школе, когда среди дня приходилось подтапливать печь – по очереди, по дежурству.
И как больше всего на свете ей хотелось вырваться из этого ада, из этой нищеты и убогости. Вот поэтому она и поставила цель – уехать! Уехать и никогда больше не возвращаться! Никогда! Забыть все это как страшный сон!
– А в городе приходится жить на одну стипендию, между прочим! – уже не так горячо продолжала Надя. – Ты знаешь, что это значит – прожить месяц на сорок рублей? Нет, ты ответь! – требовала она. – Пропитаться, кое-как одеться – пусть не модно, но хотя бы так, чтобы было тепло и сухо! Понимаешь, тепло? И чтобы сапоги не протекали! Купить учебники – не все есть в библиотеке. Колготки, косметика – ты понимаешь?..
Я жить хочу, понимаешь? Жить! Я ведь еще не жила…
Алексей, не поднимая глаз, молча кивал.
Наконец Надежда замолчала и презрительно выдохнула:
– Ну да! Понимаешь!.. Да что ты можешь понять? Ты ведь благополучный, счастливый! И папа у тебя есть, и мама! И квартира на Чистых прудах! Наверное, и машина у вас имеется?
Он кивнул:
– Да, имеется…
Сказал, как извинился.
Надя криво усмехнулась:
– Ну да, разумеется. И дача, поди, есть?
– И дача. – Алексей тяжело вздохнул. – Вот только…