Мы еще увидим, кто вдохновил его на создание этого эпизода, который стал в романе отправной точкой для описания взаимоотношений главных героев – Нехлюдова и Катюши.
В романе читаем: «С этих пор отношения между Нехлюдовым и Катюшей изменились и установились те особенные, которые бывают между невинным молодым человеком и такой же невинной девушкой, влекомыми друг к другу.
Как только Катюша входила в комнату или даже издалека Нехлюдов видел ее белый фартук, так все для него как бы освещалось солнцем, все становилось интереснее, веселее, значительнее; жизнь становилась радостней. То же испытывала и она. Но не только присутствие и близость Катюши производили это действие на Нехлюдова; это действие производило на него одно сознание того, что есть эта Катюша, а для нее, что есть Нехлюдов…»
Конечно, автор не следовал событиям с той документальностью, с которой это делал Иван Сергеевич Тургенев в повести «Первая любовь». Да и не всегда подобное возможно. У писателя ведь одна жизнь. И он не может описать две или три первых любви. Свою единственную первую любовь писатель непременно дарит какой-то из своих героинь. И дарит свои ощущения, свои интересы. Так кто же главные герои романа?
Читаем в романе далее: «Нехлюдов давал ей Достоевского и Тургенева, которых он сам только что прочел. Больше всего ей нравилось “Затишье” Тургенева».
В дневниках Лев Толстой отмечал, что это произведение Тургенева ему очень нравилось. То есть в каждой приведенной выше строке из-за Нехлюдова постоянно выглядывает он – Лев Толстой.
Нехлюдов живет у своих тетушек, а его мать находится за границей. Толстой не повторяет в Нехлюдове свою судьбу буква в букву. Сам Толстой лишился матери в младенчестве, воспитывался тетками. Ему было легче показать героя, который вырос без родителей – ведь сам он по сути и не знал, каково это жить в семье, где рядом и отец, и мать.
И он рассказал о тех ощущениях, которые пережил он сам, показал и взаимоотношения с девушкой, которая оказалась в этот период рядом с ним. Он описал свои чувства, хотя образ девушки сделал все-таки собирательным: «Разговоры между ними происходили урывками, при встречах в коридоре, на балконе, на дворе и иногда в комнате старой горничной тетушек Матрены Павловны, с которой вместе жила Катюша, и в горенку которой иногда Нехлюдов приходил пить чай вприкуску. И эти разговоры в присутствии Матрены Павловны были самые приятные. Разговаривать, когда они были одни, было хуже. Тотчас же глаза начинали говорить что-то совсем другое, гораздо более важное, чем то, что говорили уста, губы морщились, и становилось чего-то жутко, и они поспешно расходились».
Но кто же стал основным прототипом Катюши из «Воскресения»?
Первая запись в дневнике Льва Толстого, касающаяся темы любви, не относится к прототипу Катерины Масловой из «Воскресения». Она такова: «Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал, только когда мне было 13 или 14 лет, но мне не хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет – время самое безалаберное для мальчика (отрочество), – не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту эпоху действует с необыкновенною силою».
Об этой записи и причине ее появления мы еще поговорим. Обратимся к записи другой, датированной 8 июня 1851 года. Двадцатитрехлетний Толстой написал в своем дневнике: «Любовь и религия, вот два чувства чистые, высокие. Не знаю, что называют любовью. Ежели любовь то, что я про нее читал и слышал, то я ее никогда не испытывал. Я видал прежде Зинаиду институточкой, она мне нравилась, но я мало знал ее. […] Я жил в Казани неделю. Ежели бы у меня спросили, зачем я жил в Казани, что мне было так приятно? Отчего я был так счастлив? Я не сказал бы, что это потому, что я влюблен. Я не знал этого. Мне кажется, что это-то незнание и есть главная черта любви и составляет всю прелесть ее. Как морально легко мне было в это время! Я не чувствовал этой тяжести всех мелочных страстей, которая портит все наслаждения жизни. Я ни слова не сказал ей о любви, но я так уверен, что она знает мои чувства, что ежели она меня любит, то я приписываю это только тому, что она меня поняла. Все порывы души чисты, возвышенны в своем начале. Действительность уничтожает невинность и прелесть всех порывов.
Мои отношения с Зинаидой остались на ступени чистого стремления двух душ друг к другу».
Такие же чистые чувства были и у Нехлюдова к Катюше. Толстой восклицал в дневнике: «Но, может быть, ты сомневаешься, что я тебя люблю, Зинаида? Прости меня, ежели это так, я виновен, одним словом, мог бы и тебя уверить».