Тут я схватил его за шиворот.
– Эй, сударь, без рук! – сказал он.– А не то придется мне вас отдубасить!
– А мне придется тебя образумить!
– Что ж, по рукам!
И тут мы у всех на глазах принялись колотить друг друга по-боксерски, как это делалось в добрые времена лорда Сеймура, в челюсть, в грудь, и так, и этак. В конце концов мы расстались. Судьба была против меня. Я ушиб палец, и обедать мне пришлось в одиночестве.
– Да уж, действительно, вас постигла неудача,– заметил слушавший вполуха Иреней.
– Из всех моих неудач это была самая унизительная по своей незначительности,– подхватил господин Бланшар.– Но, как правило, все мои начинания завершаются успешно. Мир, плохо подготовленный к стихийному нападению, оказывает мне лишь невольное сопротивление, рождаемое удивлением. А знаете, как возникла у меня эта решительность, эта отвага?
– Честное слово, не знаю.
– Ее породила чрезмерная застенчивость.
Иреней сделал три-четыре затяжки и промолчал. У него возникло опасение, что его собеседник потешается над ним.
– Ни один человек не страдал так, как я, от этой проклятой застенчивости, отравившей мне детство и юность,– продолжал господин Бланшар.– Дикость юного Руссо, ребячества юного Стерна не идут ни в какое сравнение с этой странной болезнью, переполнявшей меня скорбью и отчаянием. Как это ваши врачи до сих пор не удосужились написать книгу о застенчивости? Им, должно быть, неизвестно, что среди всего прочего это предвестник самоубийства, безумия или преступления. До двадцати пяти лет я жил с этой необъяснимой болезнью, с этой проказой, и рассказ о том, какие сверхчеловеческие усилия я приложил, чтобы от нее избавиться, занял бы несколько книг. Ах! Люди думают, что физиологией объясняется все на свете! А я становился красным, как заходящее солнце, от одного слова, сказанного по моему адресу; у меня сжималось горло, и я не мог выдавить из себя ни единого звука в ответ на самый пустячный вопрос, и вот я заставил себя говорить в самом многочисленном и в самом значительном обществе. Один взгляд женщины приводил меня в замешательство, прикосновение ее платья обращало меня в бегство, и вот я вменил себе в обязанность смело идти женщинам навстречу, смело глядеть им в лицо, хотя бы к горлу у меня подступали слезы; брать их за руку и даже сжимать им пальцы, хотя бы я при этом умирал от стыда!
И чем большим было удивление, которое вызывали мои неожиданные поступки, тем больше я радовался моей победе над самим собой. Я готов был плакать кровавыми слезами, у меня бывали судороги и спазмы, но я неуклонно шел своим путем, неумолимо побеждая себя. Не раз я терял сознание, не раз моя природа брала верх над моим мужеством, но, по крайней мере, я не сдавался без упорной борьбы.
– В первый раз мне описывают застенчивость столь яркими красками,– сказал Иреней.
– Не было таких безрассудных поступков, которых я бы не совершил в ту пору, чтобы укротить эту странную, трагическую болезнь, каковая бесцельно меня мучила, бесполезно истощала всю мою энергию, лишала меня воли; я не сомневаюсь, что немало сильных людей, для которых застенчивость была сущей пыткой, погибли из-за нее. Представьте себе: знать, что твоя голова полна мыслей, сердце полно чувств, быть способным на любое геройство, на любое доброе дело, на любой замысел, на любое приключение, знать, что наедине с самим собой, перед зеркалом, ты изящен, как Моле[10] или Бруммел[11], воспламеняться своими монологами… но стоит появиться одному-двум человекам, и ты пуст… совершенно пуст!… Обладать самыми редкими способностями и быть не в состоянии тронуть пружину, приводящую их в действие! Это больше чем смехотворно, это ужасно.
И поверьте мне: человеку, задушившему свою застенчивость, ничто в мире не страшно. Я только что говорил вам о безрассудных поступках, которые я совершал, чтобы достичь этой цели. А знаете ли вы, что мне случалось войти в первый попавшийся дом, постучаться там в первую попавшуюся дверь, попасть к незнакомым мне людям, сесть и говорить все, что мне приходило в голову?
Да, воля – это не пустое слово, я делал самые разные опыты, и я понял, чего стоили Талейрану его холодное лицо и ледяная улыбка. Я разрушил преграды, которые терпеливо и коварно воздвигала застенчивость между мной и людьми.
В то время, как господин Бланшар произносил этот монолог, Иреней высунулся в окно.
Он внимательно следил за двумя лодками, которые как будто направлялись к «Гостинице для всего мира и для иностранцев».
Видя, что его не слушают, господин Бланшар несколько минут молча смотрел на Иренея, затем подошел к нему и легонько тронул его за плечо, как это делают, желая разбудить человека.
– Ах, простите!– вскричал сконфуженный Иреней.
– Вы рассеяны,– сказал господин Бланшар.
– Извините меня. Если бы вы знали…
– Что знал?
– Смотрите: видите вы эти две лодки?
– Да, они плывут рядышком и, по-видимому, собираются пристать здесь.
– Так вот: возможно, что в одной из этих лодок находится моя жизнь.
– Вы говорите серьезно?
Вместо ответа Иреней повернулся к господину Бланшару и протянул ему свою пылающую руку.
– Ах, вот оно что! – сказал господин Бланшар, в свою очередь, высовываясь в окно.– А ведь одна из этих лодок принадлежит гостинице.
– Вы в этом уверены?
– Еще бы, черт побери! Часа два назад она увезла отсюда очень хорошенькую молодую женщину и сопровождавшего ее молодого человека. Я столкнулся с ними на лестнице и услышал: «Вы все так же страдаете, Марианна?»
– Марианна!
Повторив это имя, Иреней уже не сводил глаз с двух точек, проводивших две борозды на воде.
Господин Бланшар, стоя позади него, ожидал развития событий.
– В самом деле, я узнаю гостиничную лодку,– пробормотал Иреней.– Но в таком случае это очень странно…
– Что же тут странного?
– То, что, если я не ошибаюсь, другая лодка принадлежит графине д'Энгранд.
– Графине д'Энгранд?
– Да, теперь я разглядел голубую полосу.
Они разом смолкли, а между тем два суденышка по-прежнему шли параллельно друг другу.
До берега было уже совсем близко.
Тут Иреней вздрогнул.
– Ах, Боже мой!– воскликул он.
– Что случилось? – спросил господин Бланшар.
– Разве вы не видите что-то белое на дне вон той лодки?
– Постойте… Да, вижу. Похоже, что это женщина… женщина в обмороке.
– Это, конечно, Марианна! С ней случилось какое-то несчастье! Идемте! Идемте!
И он вне себя бросился вон из комнаты.
Поразмыслив несколько секунд, господин Бланшар, никогда не терявший способности размышлять, последовал за ним.
Две лодки подходили к причалу.
На дне одной из них можно было ясно различить лежащую женщину в мокрой одежде; голову ее поддерживал какой-то молодой человек.
Именно к этой лодке немедленно устремился Иреней де Тремеле.
Не успел старший из гребцов спрыгнуть на берег, чтобы подтянуть лодку, как он почувствовал, что его схватили за шиворот.
– Ого! – обернувшись, с досадой вскричал он.– Что с вами стряслось, господин Иреней?
– Эта женщина… скажи, Пеше… ведь это ты привез ее… Почему она потеряла сознание?
Житель Тета, которого звали Пеше и который смахивал на злого бульдога, пожал плечами.
– Э! Пустяки! – отвечал он.– Сами знаете: женщины вечно падают в обморок. Эта вот испугалась крабов, которых увидела в моей лодке. Она слишком резко отскочила, ну и свалилась в воду подле мыса Ферре.
– Но это же одно из самых опасных мест!
– Я думаю!… Да уж, нелегкое было дело выуживать ее из воды! Мы уж думали, что дело это пропащее, и если бы не мадемуазель д'Энгранд…
– Мадемуазель д'Энгранд?
– Ну да! Эта храбрая малютка прыгнула в воду, рискуя тем, что ее утянет в водоворот, в три взмаха подплыла к ней и ухватила ее за пояс. И уверяю вас, это было как раз вовремя.
10
Франсуа-Рене Моле (1734-1802) – французский актер, игравший роли изящных светских кавалеров.