Таким образом, графиня д'Энгранд имела полное право похвалить себя за свои труды; только с этим она и могла себя поздравить. Сделав все для развития ее ума и тела, она совершенно пренебрегла сердцем. Амелия научилась приказывать и повиноваться, но не научилась любить. А мать, вернувшаяся к своим заботам, не требовала от нее ничего, кроме той обыкновенной благодарности, которая чем-то напоминает расписку.
И читателю нетрудно будет понять, что вся нежность Амелии обратилась на тетку, маркизу де Пресиньи.
Три дамы вышивали уже полчаса. Внезапно появилась Тереза и доложила тем равнодушным тоном, каким докладывают о своем человеке в доме:
– Господин де Тремелс.
Вошел изысканно одетый молодой человек.
– Здравствуйте, Иреней,– сказала графиня д'Энгранд, протягивая ему руку.
Он пожал ей руку и низко поклонился маркизе де Пресиньи и Амелии.
– Иреней,– продолжала графиня д'Энгранд, упорно стремившаяся осуществить свой план,– окажите мне услугу.
– Это слишком большое счастье для меня,– отвечал тот.
– Но сначала сядьте,– сказала она, указывая ему на стул.
Господин де Тремеле уселся.
– Вы знаете всех на этих купаниях, не так ли? – спросила графиня д'Энгранд.
– Насколько можно знать всех, коль скоро живешь здесь всего неделю.
– Но вы живете в гостинице?
– Да, сударыня, но ведь вы знаете мой нрав: я избегаю общества, я живу уединенно…
Маркиза де Пресиньи покачала головой и заметила с легким оттенком иронии:
– Да, вы играете роль Мрачного Красавца[7] или, по крайней мере, претендуете на эту роль.
– Претендую, маркиза? – повторил господин де Тремеле.
– Это вполне невинно, разумеется, но я не откажусь от своих слов; ведь этой зимой в Брюсселе вас называли в числе завсегдатаев театра «Де ла Монне».
Молодой человек, казалось, был раздосадован.
– Это правда,– сказал он,– музыка – это одно из моих немногочисленных развлечений.
– А разве в прошлом году, в Лондоне,– продолжала маркиза,– вас не видели в Ковент-Гарден в течение всего сезона? Вы ежевечерне отбивали себе ладони аплодисментами!
– Это тоже верно, сударыня; но откуда это вам известно?…
– Да разве у нас, женщин, нет своей тайной полиции?
– Вы полагаете, что я улыбнусь и приму это за шутку,– сказал господин де Тремеле.– Но да будет вам известно, что это подозрение возникало у меня часто и вполне серьезно. Да, у женщин – я имею в виду тех женщин, которые вращаются в высших сферах,– должна быть некая полиция, не уступающая ни одной государственной полиции. И я почти уверен, что у женщин есть свои шпионы, свои курьеры и свой телеграф. Если бы это было не так, в обществе разражалось бы неизмеримо больше скандалов и катастроф. Видимость соблюдения строгих правил в светских салонах нельзя вменить в вину ни морали, ни воспитанию, но в значительной части этого тайного управления, о котором вы, сударыня, упомянули, и в котором…
– И в котором, хотите вы сказать, я занимаю пост Фуше[8]? – спросила маркиза де Пресиньи и продолжала с улыбкой: – Неужели необходимо состоять членом какого-то тайного общества, чтобы узнать, что вы провели сезон в Лондоне?
– Английская труппа в этом году не имела себе равных,– отвечал молодой человек, смущаясь все больше и больше.
Маркиза, однако, продолжала допрос.
– И какая же певица пользовалась наибольшим успехом?– спросила она.– Марианна или Дженни Линд?
На сей раз господин де Тремеле некоторое время смотрел на собеседницу молча; казалось, он хотел проникнуть в истинный смысл вопроса.
Наконец он решился ответить.
– В Лондоне – Марианна,– произнес он.
– А в Брюсселе?
– Тоже Марианна.
– Я никогда ее не слышала,– с притворной беспечностью сказала маркиза.– Говорят, что она очень талантлива. Она испанка или итальянка?
– Думаю, что она просто-напросто француженка. Дирекция придала артистическую форму ее имени, и она стала называться «Марианна» вместо «Мари-Анна» или «Мари». Они всегда так делают. Но… возвращаясь к вопросам, которые задала мне графиня д'Энгранд,– продолжал господин де Тремеле, явно желавший перевести разговор па другую тему,– так как в Тете нет ни театра, ни, следовательно, сносной оперы, я волей-неволей стал отшельником и мало кого вижу.
– Быть может, однако, вы слышали имя человека, который не дает мне покоя?– спросила графиня д'Энгранд.