Анютина подруга Тома, глядя на это, презрительно складывала губы.
— Неужели ты не понимаешь, твоя Лизка — бессердечная тварюга! Она тебя в гроб вгонит! Взрослая кобыла, а все на шее у матери сидит. Могла бы и подработать, тоже пару раз в неделю полы помыть. Глядишь, и узнала бы, как тяжело заработать на туфли.
Анюта вспоминала нежные белые ручки дочери. Лизонька никогда не занималась музыкой, ей не хватало усидчивости, однако природа наградила ее длинными гибкими пальцами пианистки. У самой Нюты ладонь была широкая, пальцы короткие, крепкие, рабочие.
— Не надо так, Томка. Лиза учится. Знала бы ты, какая у них в школе программа. Я хочу, чтобы она в институт поступила, чтобы у нее была крепкая профессия… Или пускай замуж выходит. Только не так, как я. Я ее и в школу эту устроила, чтобы она среди других людей вертелась, вырвалась из моего круга.
— И чего ты добилась?! Она же презирает тебя. Стыдится.
— Ничего подобного!
— Вот как? — усмехалась Тома. — А когда она в последний раз подружку домой приводила?
Анюта печально умолкала. У Лизоньки была своя, отдельная жизнь. Домой она приходила только для того, чтобы выспаться, поесть и переодеться. Нюта не знала, с кем дочка дружит, где бывает, чем живет. Иногда пыталась выспросить, но Лизонька только раздраженно морщила хорошенький нос: не твое, мол, дело. А Нюта списывала такое поведение на подростковую категоричность. Ничего страшного. Вот пройдет время, дочка образумится, поумнеет, нагуляется. Устроится и будет ей, Нюте, помогать. Вот тогда‑то и начнется у нее заслуженное сытое счастье, вот тогда‑то в ее шкафу и поселятся роскошные наряды, вот тогда‑то она наконец сходит к мануальному терапевту — размять ломоту в натруженной спине. Может, и замуж еще выйдет. Но это все потом, а сейчас главное — Лизонька, ее распускающаяся взрослая жизнь.
— Твою‑то, — презрительно щурилась Тома, — опять с сыном директора колбасного завода видели. Молодец, не теряется.
— Много ты понимаешь. У девочки первая любовь.
— Ну да, любовь к его прыщам и жирному заду. Все равно он на ней не женится. Принесет в подоле, будешь воспитывать ублюдка. Ты бы сказала ей, что она слишком вызывающе одевается. На таких не женятся.
Незадолго до этого разговора Лизонька выпросила у матери кожаную мини‑юбку и ажурные чулки. Глаза она жирно подводила черным, к тому же взяла за правило приклеивать к векам пучки длиннющих искусственных ресниц — смотрелось это диковато, но подросткам нравится преувеличенная сексуальность. У Лизы были красная помада и лаковые сапожки на шнуровке. Анюта смотрела, как она идет через двор, тонконогая, с гордо вздернутым подбородком, трогательно перепрыгивает через лужи, чтобы единственную модную обувку не замарать. Смотрела — и у нее сердце сжималось от нежности и едва уловимой тоски. Она‑то знала, знала точно, что эта вульгарность — ненастоящая, напускная, а на самом деле Лизонька — нежный ребеночек, невинное сокровище, наивное, ничего о жизни не знающее.
В тот день Нюта порвала с Томой навсегда. Тамара звонила потом, пыталась помириться, они дружили с двенадцати лет, за одной партой сидели. Но Анюта так и не смогла простить ей пренебрежительных разговоров о Лизоньке.
Анюта вспоминала последний разговор с дочерью.
Лизаветин выпускной бал.
Анюта понимала, что дочь ее стесняется — ее непрокрашенной седины и разношенных ботинок, ее несовременного вида, ауры унылой бедности, окутавшей все Анютино существо. У ее одноклассников были другие родители. Мамы могли сойти за старших сестер своих дочерей, отцы словно спустились на грешную землю с рекламного билборда дезодоранта «Олд Спайс». Загорелые, подтянутые, ни морщинки, ни неровности, ни единого седого волоска. Их блестящие волосы, их глянцевые ногти, их фарфоровые улыбки — все это было завораживающе нереальным. Ожившие журнальные картинки.
Перед Лизочкиным выпускным Анюта постаралась. Купила краску для волос — упаковка обещала благородный шоколадный оттенок, но на самом деле волосы получились неопределенно рыжими. Но все же лучше, чем неаккуратная седина. Сбегала к портнихе, та расставила швы на любимой черной юбке. Купила на рынке изумрудно‑зеленую тунику, которая была настолько удачно скроена, что Нюта казалась почти худенькой. И — самое главное и дорогое приобретение — новая сумка! Продавщица впарила, сказала, что это последний писк московской моды, а в качестве аргумента сунула Нюте под нос потрепанный «Космополитен», где с похожей сумкой была сфотографирована Ксения Собчак.