Наличие выученной беспомощности можно достаточно легко определить на основе слов‑маркеров, употребляемых в речи. К таким словам относятся:
— «Не могу» (просить о помощи, отказывать, найти друзей, строить нормальные отношения, изменить свое поведение и т. д.), «не знаю» (что выбрать, потом, не сейчас), «я передумала», «стало неинтересно».
— «Не хочу» (учить трудный предмет, менять образ жизни, решать существующий конфликт и т. д.). Осознание, что «Я не могу что‑то сделать», тесно связано с переживанием того, что «Я — плохая, слабая, неудачница», то есть с очень дискомфортным состоянием. Поэтому происходит трансформация «Я не могу» в «Я не хочу» или «Это не мое».
— «Всегда» (плачу по пустякам, опаздываю на встречи или работу, трудно начать, вечно все теряю и т. д., то есть «я всегда такой была, есть и буду»). «Никогда» (не могу вовремя подготовиться к встрече, не прошу о помощи, у меня никогда не получится справиться с этой проблемой и т. д.).
— «Все бесполезно» (нечего и пытаться, я не предполагала, что будет так трудно, никогда ни у кого ничего в этой ситуации не получалось, и не такие, как я, пробовали, хотелось бы, но…).
— «В нашей семье все такие» (семейные послания о способностях к определенным наукам, о неудачной судьбе или замужестве).
В раннем детстве в силу культурных стереотипов родители подавляют активность ребенка в удовлетворении базовых потребностей в еде и движении: его кормят вначале по часам, потом в соответствии с правилами питания, пеленают, ограничивают его территорию кроваткой или манежем. В наше время ситуация меняется в лучшую сторону, но многие аспекты подавления остаются. В результате у ребенка нарушается способность понимать потребности своего тела в еде и движении. В качестве примера: когда дома мама заботливо кладет еду в тарелку, человек съедает столько, сколько положили, независимо от существующей потребности, «чтобы мама не обиделась», «продукты не пропадали», «тарелки должны остаться чистыми»…
А так как бо́льшего послушания требуют именно от девочек, то и результаты подавления в их жизненных стратегиях играют бо́льшую роль.
Позже, в 3–5 лет, в период освоения физического мира у девочки возникает потребность все делать самой, что, естественно, она делает не так, как «правильно», а экспериментируя и совершая ошибки. Взрослые или запрещают самостоятельные действия, или прерывают их прежде, чем девочка достигнет успеха, либо дают сделать только то, в чем удача абсолютно гарантирована. Последствие этого — закрепление двигательной беспомощности, которое проявляется в состоянии под названием «лень». Лень — результат обучения через негативное подкрепление («нельзя», «не трогай», «не подходи»). Маленькой девочке не бывает лень играть, гулять или сделать себе бутерброд, когда она хочет есть, в отличие от детей более старшего возраста, когда двигательная беспомощность уже сформирована.
С этим возрастом связан еще один интересный феномен. Если какие‑либо активные действия девочки прерываются криком мамы, то нравоучение, следующее за этим криком, воспринимается некритично, как внушение гипнотизера, которое преобразуется в «формулу беспомощности». Например: «Ты никогда не научишься делать это!», «Вечно ты все портишь!». Эти формулы работают многие годы, как самореализующееся пророчество, пребывая вне критики и осмысления. В семейной психологии их принято называть «родительскими посланиями». И, вырастая, женщина продолжает искренне считать, что «я вечно все забываю», «торопыга», «всегда все теряю», «мне нельзя доверять технику», «женщина не справится с автомобилем», «тебя не возьмут на мужскую специальность» и т. п., и вести себя соответствующим образом.
Наконец, в подростковом возрасте культурные ограничения затрагивают активность в социальной жизни, сферу построения отношений, поиска пределов допустимого поведения. Понятно, что здесь ограничений у девушек гораздо больше, чем у парней. Возникающая при подавлении этой активности беспомощность уже переживается в состояниях более тяжелых, чем лень. Это состояния апатии и депрессии.
Личность становится беспомощной, если привыкает к тому, что от ее активных действий ничего не зависит. Девушка не может изменить ситуацию, когда «все парни хотят одного», когда все время надо быть настороже, но при этом неприятности все равно случатся, на их невозникновение повлиять никак нельзя. Она не может проявлять активность при знакомстве с юношей — это не по‑женски, девушки себя так не ведут. И при этом ее уже запрограммировали на то, что все юноши хотят только секса, что она не может быть им интересна как личность и что приличные девушки в дом к парням не ходят. А если девушка следует всем этим правилам и оказывается без друзей мужского пола, то она сама виновата, что с ней никто не хочет дружить. И тогда девушка приучается думать, что ее неудачи определяются собственными неисправимыми недостатками (например, дефектами воли или интеллекта), а успехи, если они и случаются, зависят от удачного стечения обстоятельств или от действия других людей. Формируется установка: «это в принципе возможно, даже для любого другого возможно — но не для меня». И еще одна: «Мои успехи из‑за вас, мои неудачи — из‑за меня». Женщина относит свои неудачи не только к данным конкретным обстоятельствам, но считает их характерными для любых других жизненных ситуаций, причем как в настоящем, так и в будущем. Выработанная в одной конкретной ситуации, выученная беспомощность распространяется на многие другие, так что личность перестает предпринимать попытки справиться даже с теми задачами, которые поддаются решению: «Я вообще ничего не могу, ко мне никаких претензий!»