«Вон, за памятником. Я привела ее сюда копать, мы его притащили, и тут она на меня…»
«Дома расскажешь. Еще мертвяки есть?»
«Нет, только эти двое…»
«Ну, двое — не четверо. Мы маненько поглубже выкопаем, — и им хватит. Да… Если кто придет по твою душу, ну там, из органов каких дотошных, ты вали всё на меня, Лизок. Мне девятый десяток, кто меня посадит!»
Я машинально кивнула.
Мы молча углубили яму и спихнули трупы в ее чёрную тьму. Засыпали землей и закрыли кусками дёрна. Получилось довольно аккуратно. Ты даже ни разу не проснулась. Дед Лукьяшкин, кстати, тоже.
Прибрав следы, мы крадучись вышли с кладбища, обогнули зловещий Мерседес, пересекли шоссе и побрели домой через лесок. Когда пришли, было около четырех часов утра. Уже почти рассвело. Мычали коровы, кое-где вскрикивали петухи. Мы вошли в остывшую за ночь избушку и поставили чайник. Пока он закипал, помылись в садовом душе и оделись в чистое. Ты к тому моменту давно спала в старой резной колыбельке, выструганной еще моим прапрадедом накануне революции. Мы с бабулей налили чая и стали завтракать. Позавтракали — и спать легли. И знаешь, такое блаженство было утонуть в перине после этой ночи. Быть живой — и спать на пуховой перине.
— И вас так и не поймали?
— Ну слушай, это было девять лет назад. Мы с тобой мирно завтракаем на собственной кухне, и сейчас ты сядешь учить сольфеджио. Ну, выходит, не поймали, Сим!
— Мам, а давай лучше в деревню, к твоей прабабушке?
— А давай!
Уже в машине Симона задумчиво спросила:
— Мам, ну ты же сказала, что не могла бы никого убить. Я же спросила, «могла бы» — ты сказала, что нет.
— Сим, ты спросила «могла бы — теоретически». Теоретически — нет, я бы не смогла. А практически — запросто. Или я не Яги правнучка?