— Уходите, товарищи! Транспорт провален. — Людмила Николаевна глотнула воздух и, помолчав, добавила: — Через пятнадцать минут пожалует артельщик с хорошим «хвостом».
— Может быть, вывернемся? — Катя с надеждой смотрела на Людмилу Николаевну.
— Если вовремя скроемся, то вывернемся, а транспорт потеряли! — уныло подтвердила Людмила Николаевна.
— Напасть-то какая! — Прокофьевна недовольно покачала головой. На лице тревога. — Говорю, не делом занимаетесь — всё в «Кресты» попадаете, а нам, матерям, слёзы лить да передачи носить!
Людмила Николаевна ласково обняла её за плечи. Добрейшая Прокофьевна достала клубок шерсти и принялась вязать чулок. Частенько она шутила: ленивица, мол, старая. Чулком-то Исаакия можно опоясать — вяжет и вяжет, а конца-краю не видать… Где быть концу — вяжет при случае: обыски, провалы, а в клубке-то замотана записка с явками и паролями.
Квартира быстро пустела. Катя побежала в парадное. Её подруга воспользовалась чёрным ходом. Студент поднялся в квартиру приятеля, а Людмила Николаевна быстро проскользнула вниз и, притаившись в соседнем парадном, ждала, как разовьются события. Прокофьевна, покрякивая, вышла последней.
Дождь затих так же внезапно, как и начался. Прокофьевна уселась на мокрой лавочке, положив корзиночку с заветным клубком. Артельщик долго стоял у подъезда и, задрав голову, рассматривал на пожелтевшей табличке номера квартир. Смачно плевал между затяжками и наконец, взвалив тюк на плечи, направился в парадное. Только передумал. Поздоровавшись с Прокофьевной, решил порасспросить. Теперь уже шпик нервничал, не отходя от него ни на шаг.
— Квартира Шумана на третьем этаже? — прокричал артельщик, смахивая с козырька воду.
— Ась?.. — Прокофьевна подняла на лоб очки и, не отрывая глаз от чулка, стала тугой на ухо.
— Шуман!.. Шуман!.. — кричал во всё горло артельщик, обрадовавшись такой возможности.
— Спроси, милой человек, в дворницкой! — с таким же удовольствием прокричала ему Прокофьевна. — Дворник всех знает, а тут жильцы, поди, каждый день съезжают…
— Съезжают? Отчего не живут? — Артельщик опять полез за кисетом и свернул преогромную козью ножку.
— Бог их знает! Кому дорого, кому далече. А уж дохтуров здесь не удержать, тем нужны дома стоящие…
— Так Шуман дохтур?
— Шуман завсегда дохтур, — философски заметила Прокофьевна, перекладывая чулок.
— Да, твоя правда, мать.
— А ты его ищешь здесь, чудак!
— Так Шуман-то съехал али нет? — Артельщик, приподнявший было тюк, грохнул его о мостовую.
— Ась?..
— Шуман… Шуман…
Разговор, казалось, не будет иметь конца. Кричал артельщик, кричала Прокофьевна, розовея от натуги. Лишь клубок неторопливо поворачивался в корзиночке с нитками. Людмила Николаевна, прислонившись к стене, внимательно вслушивалась.
— Пошёл… Пошёл… Бездельник! — Шпик, потеряв терпение, торопил артельщика.
— Ты, барин, меня не нанимал, а погоняешь! — обозлился артельщик.
Прокофьевна заинтересовалась:
— А ты разве не с барином? Почто он тогда влезает в разговор?
— «Почто, почто»! Такой уж барин! От самого вокзала прилип как банный лист. — Артельщик надвинул фуражку на глаза. — На конке ехали вместе, а и у Нарвских ворот сигает за мной. Могет, и он Шумана ищет?
Шпик нырнул в парадное.
— Пожалуй, пора! — Артельщик нерешительно поднял тюк.
— Куда пойдёшь-то? — не отпускала его Прокофьевна.
— Закудакала… За Кудыкины горы… К дохтуру Шуману…
— А где он, Шуман-то?
И опять разговор завертелся, как карусель. Людмила Николаевна хохотала. В разговор вступали жильцы, привлечённые криком. Распахивались окна. Стучали ставни. Артельщик всё же поднялся на третий этаж, а потом долго стоял около Прокофьевны, проклиная господ: им-де не сидится на одном месте. И опять советовала Прокофьевна, как разыскать этого Шумана, которого, поди, и след простыл…
Шпик участия в дебатах не принимал. Злыми глазами смотрел на артельщика. Процессия направлялась к дворнику. Споры и крики доносились и с соседнего двора.
Людмила Николаевна жалела литературу, которую наверняка вернут на Финляндский вокзал; радовалась, что удалось спасти конспиративную квартиру, и смеялась над одураченным шпиком.
Солнце на лето — зима на мороз