— …Для чего большевики идут в Думу?! — Ленин говорил тихо, резко подчёркивая слова жестами. — Только для того, чтобы высоко держать знамя социал-демократии, чтобы вести непримиримую борьбу против контрреволюционеров всех видов и оттенков, начиная с союзников и кончая кадетами. И конечно, идут не для того, чтобы поддерживать октябристов и кадетов…
Людвинская с трудом приходила в себя. В выступавшем она узнала того незнакомца, с которым она только что откровенничала в сарае. Это был Ленин. Собранный. С волевым лицом. Ленин! А она-то обижалась да любопытством его донимала…
На мгновение ей показалось, что она поймала его взгляд, и вновь глаза полыхнули знакомой хитринкой. Лицо его побледнело, стали заметнее широкие скулы, а голос становился всё твёрже:
— Будучи представительницей наиболее передового, наиболее революционного класса современного общества — пролетариата, на деле доказавшего в русской революции свою способность к роли вождя в массовой борьбе, социал-демократия обязана всеми мерами содействовать тому, чтобы эта роль осталась за пролетариатом и в той новой стадии революционной борьбы, которая наступает, — в стадии, характеризующейся гораздо большим, чем прежде, перевесом сознательности над стихийностью. С этой целью социал-демократия обязана всеми силами стремиться к гегемонии над демократической массой и к развитию в этой массе революционной энергии…
В перерыве Людвинская подошла к Владимиру Ильичу Ленину.
— А, конспиратор! — шутливо приветствовал её Владимир Ильич, разгорячённый и состоявшимся выступлением, и встречей с товарищами, и тяжкими спорами. — Как же всё выложили незнакомому человеку! Мучаетесь! Ну и поделом!
— Я вам поверила! — не отрывая сияющих глаз от Владимира Ильича, ответила Людвинская.
— Поверила? Нехорошо поддаваться первому чувству, — не то шутливо, не то с укором проговорил Ленин. — Заезжайте в Куоккалу… Там продолжим разговор… Хорошо? — Ленин улыбнулся и что-то горячо начал доказывать Попову.
Летний день
1909 год. На этот раз её арестовали на улице. Она ещё не оправилась от пребывания в Литовском замке. Худая, с посеревшим лицом, а тут новый арест.
Солнце слепило глаза. Под усиленным конвоем Людвинская препровождалась в Дом предварительного заключения. Тюрьму строили как показательную: на Западе всё чаще раздавались голоса об ужасающих условиях тюремного заключения в России — высокая смертность, отсутствие элементарных удобств, скученность.
Татьяна Фёдоровна уже и счёт потеряла арестам. В одном Петербурге за два года третий арест. Первый раз арестовали на профсоюзном собрании. Она рассказывала рабочим о социализме. Полиция появилась неожиданно. Она и опомниться не успела, как пристав любезно предложил следовать за ним. Пристав был весельчак. Улыбался и советовал в камере продолжить блистательное выступление о будущем, которое он и сам не прочь бы послушать… В следующий раз её арестовали на чайной фабрике, куда устроилась работницей. Арестовали в обеденный перерыв — она читала листовку о забастовке на Путиловском заводе. Пристав грубо толкнул в плечо и приказал пройти «для установления личности». Работницы так тогда поносили этого пристава. И вот третий арест. Взяли прямо на улице. Здесь же рядышком и карета была. И шпик, чтобы не обознались ненароком. Приятный господин в золотом пенсне. В белом воротничке, такой аккуратист, а на носу большущая бородавка. Она попыталась нырнуть в ворота, но не тут-то было. У ворот стоял дворник. И всё же она рванулась — побеждённой себя никогда не чувствовала, — рванулась… Шпики осклабились: мол, знакомые штучки. Презрительно окинула взглядом господина в золотом пенсне, но тот, притворно зевнув, отвернулся. Проследил, негодяй! Она жила в приличной квартире на Второй линии Васильевского острова и, казалось, была хорошо законспирирована. Правда, студент, сосед, вызвал подозрение: часто встречался на лестнице, пытался заговорить, а однажды от него вышел околоточный! Вот те на… В те дни у неё жил товарищ из Николаева под видом родственника. Жил без паспорта, после побега из тюрьмы. Товарища нужно было отправить за границу, но дело не клеилось. Она волновалась, а тут студент с разговором.
— Не могу понять, чем вы, мадам, вызвали интерес полиции, — пустился он в разговор, подкараулив её в прихожей. Впрочем, этот интерес вполне законный: ко мне приходят справиться о вашей благонадёжности, к вам — о моей. Таков милый порядочек в стране! Да-с, в полиции интересуются вами…