Очень привлекательная в общежитии, красивая, с лучистыми синими глазами, белокурыми кудрями, звонким жизнерадостным смехом, она привлекала многих своей личностью, и незаметно некоторые подпадали под влияние ее мировоззрения, тем более, что идеи, которые она воплощала, просачивались тогда с воли. Что ценнее — пассивное созерцание жизни, приятие жизни или активное участие в ней и борьба, непротивление злу или путь революции, рационализм явлений или иррационализм и т. д. — такие мысли на некоторый период завладевали некоторыми из нас для того, чтобы, переварившись, потом быть отброшенными.
Вообще, хочется сказать, что вся эта переоценка ценностей, такая типичная для тюремной жизни, не была упадочничеством, а являлась болезнью роста. Она не убила в мальцевитянках революционности и общественности, а помогла очень углубленной проработке целого ряда вопросов.
Может быть потому, что мы так близко зналн и чувствовали процессы, происходившие друг в друге, у нас создавалось острое ощущение близости друг друга, ощущение близости, которое на воле ослабляется и рассеивается расстоянием, занятостью и тысячью всяких мелочей.
И хотя многим из нас казалось, что мы надоели друг другу и хорошо бы вырваться из коллектива, на самом деле наш коллектив был чрезвычайно тесно спаян.
Такое особое ощущение близости друг друга и спайки коллектива создавало целый ряд странных явлений, абсолютно невозможных на воле. Так, например, практиковалось коллективное чтение вслух писем, получаемых с воли, писем, имеющих не только общий интерес но и писем личных, интимных. Такое было впечатление, что у нас всех общие знакомые, друзья, близкие и родные. Мы с интересом следили за жизнью на воле этих общих друзей и родных и кровно были заинтересованы в судьбе каждого из них.
Очень характерными в смысле близости каждого из нас со всем коллективом были письма одной из наших с поселения. Уехавшая была в Мальцевской с одними более близка, с другими — менее, но, выйдя на поселение и переживая чрезвычайно интересный и острый период внутреннего разлада, она писала письма, обращенные ко всем мальцевитянкам. В этих искренних письмах она выворачивала наизнанку такие свои сокровенные переживания, о которых человек не всегда признается самому себе.
И долго еще по выходе из Мальцевской тюрьмы у всех нас было ощущение, что самые близкие люди на свете — это мальцевитянки. И только уже гораздо позже это ощущение цельного, очень близкого коллектива, распалось.
Самообслуживание
В Мальцевской тюрьме оставалось много свободного времени для занятий и для личного общения между собой, потому что на физическую работу у нас уходило сравнительно немного времени и энергии. Мы занимались только самообслуживанием, и, кроме дежурств, на нашей обязанности была топка печей, мойка полов, побелка камер и стирка белья. Все три камеры отапливались со стороны коридора двумя большими кафельными печами, мало достигавшими цели и плохо согревавшими камеры. Обычная порция в 6–7 поленьев приносилась нам уголовными, а печи растапливались дежурными. В 4 камере, наиболее холодной, была еще железная печурка, для которой мы сами кололи дрова.
Воду нам привозили в бочке из соседней речки на двух бычках, буром и сером. Из большой бочки вода разносилась по камерам, где хранилась в кадках. Вначале это делали уголовные, и гораздо позже эта работа перешла к нам.
Полы мыли по очереди один раз в неделю в камерах и в коридоре. Мыли вдвоем, причем, обычно, бывали твердо установившиеся пары. Вспоминается, как Ира Каховская привезла из Новинской московской тюрьмы новый способ мойки полов, очень упростивший и облегчивший нам эту работу. При мытье обычно пол заливался большим количеством воды и стоило большого труда потом собрать эту воду. Некоторым, особенно неопытным, давалось это с большим трудом. Способ Иры заключался в том, что на мокрый пол расстилалась очень большая тряпка, которая впитывала в себя воду, и потом выжималась. Таким путем пол очень быстро осушался.
Вспоминается большая фигура Иры, большими широкими жестами моющая пол по своей системе, причем выходило у нее это как-то очень сильно и ловко.
Вообще, Ира больше других выполняла физическую работу. Это потому, что она не только никогда не отказывалась ни от какой работы, но старалась и работу других также взять на себя. Она носила воду в околодок, выносила ряжки и, не щадя себя, нагружала себя всякой черной работой. Это, однако, не мешало ей много заниматься самой и обучать других.